Хорошій городъ Ровно! — Сплоченная русская организація. — Веселится ровенская пѣхота. — Въ автобусѣ. — Большевизмъ на кресахъ. — Луцкъ. — Воевода Юзевскій открываетъ свои карты. — Епископъ Желензакъ. — «А вдругъ всѣ православные станутъ уніатами».
Съ гиканьемъ, свистомъ несется извозчикъ, коляска подпрыгиваетъ по мостовой. Не по-русскому одѣтъ парень на козлахъ, фуражка, блестящія пуговицы… но чисто по-русски ругаетъ онъ лошадь и освѣдомляется у меня:
— Чай, давно не были въ Ровно?
— Никогда не бывалъ.
— Хорошій городъ, эхъ, хорошій! Паркъ, ресторація съ музыкой, гостиница — первый сортъ. Въ свое удовольствіе поживете.
— Что, не забыли здѣсь еще по-русски?
— Да какъ же здѣсь иначе-то говорить! Поляки развѣ всѣ эти?
Смотрю кругомъ — базаръ. «Всѣ эти» толпятся, спорятъ, насѣдаютъ другъ на друга. Долетаютъ обрывки фразъ. Ровненскіе евреи, т. е. большинство города — остались вѣрны имперскому языку, и, если употребляютъ другой, то жаргомъ, польскій же лишь въ случаѣ необходимости.
Хорошій городъ Ровно! Я въ «самой роскошной» гостиницѣ, на главной улицѣ — нѣкогда «Шоссейной», нынѣ не просто какъ-нибудь, а — «Третьяго мая». Проведенной воды нѣтъ и въ поминѣ. Умывальникъ съ какими-то странными приспособленіями, даже изумился въ первую минуту, съ непривычки — педаль нужно нажать, чтобы потекла вода.
А мостовая! Глубокую радость будитъ во мнѣ ровненская мостовая. Не видалъ я такой съ девятнадцатаго года. Вотъ ужъ дѣйствительно: «когда постранствуешь, воротишься домой…»
Лишь выйдешь за Шоссейную съ домами неуклюжими, средне-купеческаго типа, такъ сразу деревня — бѣлыя малолороссійскія хаты, огороды и черешни.
А Ровно разраслось, украсилось. Въ новомъ государствѣ, когда возможны еще были въ Польшѣ дѣла, Ровно даже начало становиться болышімъ торговымъ центромъ; населеніе чуть ли не учетверилось.
Разговариваю въ лавкахъ съ евреями, — пропитаны русской культурой. Не то чтобы ненавидѣли поляковъ, но въ общемъ не принимаютъ Польшу всерьезъ. И русскіе полиціймейстеры, и наши порядки, и россійскій государственный гербъ были вѣдь какъ-то солиднѣе…
Польскую рѣчь слышу только на вокзалѣ. И въ русскихъ областяхъ желѣзнодорожные служащіе исключительно поляки, вплоть до носильщиковъ: «польская пропаганда» для иностранцевъ.
Соборъ громоздкій, тяжелый, какъ и царь, его заложившій — временъ Александра III соборъ. Настоятель собора — одинъ изъ крупнѣйшихъ дѣятелей православія въ Польшѣ о. Рогальскій.
Въ саду собора сижу я съ известной въ Ровно благотворительницей И. Г. Прохоровой, предсѣдателемъ русскаго благотворительнаго общества б. тов. прокурора С. Я. Панченко и директоромъ русской гимназіи А. П. Юшкевичемъ. Совсѣмъ въ Россіи — соборъ, русскіе люди около него, не бѣженцы, а коренные, здѣшніе, и только рябятъ въ глазахъ нелѣпыя здѣсь польскія вывѣски.
Крѣпко сплочена русская организація въ Ровно. Велики уже ея достиженія. Русскій домъ построенъ на русскія средства. Въ Ровно — русская гимназія, лучшая въ Польшѣ, съ польскими правами, что уже совсѣмъ рѣдкость. Всего русскихъ гнмиазій въ Польшѣ семь: въ Варшавѣ, Вильно — 2, Луцкѣ, Ровно, Брестъ-Литовскѣ и Лунинцѣ. Всѣ содержатся на свой счетъ. Правительство даетъ субсидіи украинцамъ, бѣлоруссамъ, но не «россійскимъ».
Помѣщеніе гимназіи, великолѣпная библіотека, педагогическій персоналъ вызываютъ зависть у поляковъ и самостійцевъ. Одна изъ самыхъ трудныхъ миссій быть русскимъ преподавателемъ въ Польшѣ, мало кто справлялся съ ней. И невольно вспоминается мнѣ нынѣ живущій въ Парижѣ быйшій директоръ эмигрантской гимназіи въ Варшавѣ, блестящій преподаватель, столько воспитавшій для будущей Россіи учениковъ, Н. К. Штембергъ. Каждый годъ, вотъ уже семь лѣтъ, выпускаетъ русскихъ по духу воспитанниковъ русская гимназія въ Ровно.
Маленькая подробность — баломъ русской гимназіи начинается ровненскій сезонъ. Сколько русскихъ въ Ровнѣ – въ самомъ городѣ нѣтъ украинскаго засилья, — а всего лишь одинъ русскій представитель въ городскомъ совѣтѣ!
Что дѣлать въ Ровнѣ вечеромъ? — Разъ я въ «самой роскошной» гостиницѣ, пойду въ «самый роскошный» ресторанъ.
Настоящій русскій ресторанъ, не то что въ Парижѣ, лакеи — подлинные лакеи, швейцаръ — подлинный швейцаръ. Гремитъ оркестръ, здѣсь оказывается знаменитое въ Ровнѣ «кабарэ».
Смотрю, не налюбуюсь. Кутятъ гг. офицеры. Пьютъ водку, пиво, и снова водку — такъ легче и дешевле напиться. Хорошій кутежъ вовсю… Такъ кутить могутъ гг. офицеры лишь первые три-четыре дня мѣсяца — по 300 злотыхъ получаютъ младшіе изъ нихъ. Поэтому-то такъ мало польскихъ офицеровъ въ штатскомъ — форма дешевле.
Вотъ танцовщица, не очень молодая, не очень легковѣсная, вся въ блесткахъ. Гг. офицеры даже привстали. «Нехъ жіе!», «Нехъ жіе»!, — звякнулъ объ полъ стаканъ. Веселится ровненская пѣхота. Скучно вѣдь гг. офицерамъ въ Ровнѣ до одури.
Все измѣнилось — прошли война, революція, родилось новое государство, но такъ же пьютъ, такъ же живутъ въ Ровнѣ польскіе офицеры, какъ пили и жили герои купринскаго «Поединка».
Изъ Ровна въ Луцкъ идутъ автобусы. Шоссе сносное. Снова среди русскихъ лѣсовъ, полей. Но сами пригороды довольно однообразны. Черезъ каждую полуверсту казарма, надпись — такой-то стрѣлковый полкъ и усатый бюстъ маршала.
Въ автобусѣ дьяконъ и нѣсколько мужиковъ.
Дьяконъ споритъ съ мужиками.
— Не поляки вы, для поляка вы нуль, и не украинцы, украинцевъ тотъ же полякъ выдумалъ. Русскіе вы, помнить должны это денно и нощно.
Одинъ изъ мужиковъ:
— Вы это напрасно про украинцевъ. Вотъ коммунисты говорятъ, что попы за старый режимъ. Поляки, тѣ — буржуи, а украинцы стоятъ за народъ.
Обольшевичены ли в конецъ окраины польской республики? Трудно на это отвѣтить въ настоящее время. Пренебреженіе поляковъ къ русскому населенію будитъ у него озлобленіе, а т. к. полякъ для мужика — панъ, то его озлобленіе оборачивается противъ пановъ вообще. На національныхъ чувствахъ играютъ здѣсь большевики. Дѣйствуютъ «сельробы». Деревня украинизируется. Снуютъ большевицкіе агенты всюду, заявляютъ — «нѣтъ у насъ пановъ, нѣтъ притѣсненія», и такъ же, какъ Галичина, клокочутъ Полѣсье и Волынь. Совсѣмъ близко совѣтская граница, съ той стороны просасывается сюда коммунизмъ. И не на кого опереться русскимъ.
Непосильные налоги, кризисъ, недовольство, двуличіе польской политики, самостійники — дѣлаютъ свое дѣло.
Луцкъ нѣкогда славился изюмскими гусарами. Остались отъ нихъ лишь воспоминанія, трепетъ въ сердцахъ начинающихъ сѣдѣть луцкихъ обитательницъ, ресторанъ на главной улицѣ — онъ содержится бывшимъ изюмцемъ, да могилы двухъ-трехъ офицеровъ на кладбищѣ возлѣ собора.
Луцкъ нынѣ славится воеводой Юзевскимъ.
Воевода Юзевскій — человѣкъ будущаго, такимъ считаютъ его даже оппозиціонеры. Независимый, близкій къ Бартелю и въ то же время облеченный довѣріемъ «полковниковъ», честолюбивый, совсѣмъ еще молодой, ему еще нѣтъ сорока — ловкій, покладистый, но упорный. Знаменитъ на Волыни, какъ ярый украинизаторъ, зовутъ его въ Луцкѣ «украинскимъ батькой». Самъ фактъ, что «полковники» послали его на Волынь, вскрываетъ сущность ихъ русской политики.
Любопытна карьера Юзевскаго: два раза польскій министръ внутреннихъ дѣлъ, — подчеркиваю, польскій, потому, что нѣкогда, въ Винницѣ, онъ былъ товарищемъ министра внутреннихъ дѣлъ у Петлюры, — и страстный музыкантъ, окончившій въ Кіевѣ математическій факультетъ.
Зданіе воеводства, прежде въ немъ помѣщалась русская казенная мужская гимназія. Надъ воеводствомъ — купола православеаго собора, словно воеводство пристройка собора.
У воеводы важное совѣщаніе. Чуть ли не всѣхъ старостъ (уѣздныхъ начальниковъ) вызвалъ онъ въ Луцкъ. Сижу въ большой залѣ передъ кабинетомъ Юзевскаго, здѣсь же и старосты. Звонокъ — подходитъ секретарь, объявляетъ: «г. староста такой-то, къ воеводѣ». Староста старается сохранить равнодушное выраженіе, обдергивается, провѣряетъ прическу, секретарь распахиваетъ передъ нимъ двери.
Въ ожиданіи пріема гг. старосты разсказываютъ другъ другу анекдоты для «некурящихъ». Замѣчаю лишній разъ, поляки изъ русской Польши, когда говорятъ о чемъ -либо веселомъ, любятъ вставлять русскія выраженія, словно русскій языкъ связанъ у нихъ съ хорошей жизнью.
Вотъ одинъ изъ старостъ вызываетъ по телефону свой городъ, онъ пригласилъ коллегъ къ обѣду и заказываетъ меню. Раковъ требуетъ онъ. Очевидно его плохо слышатъ. «Раковъ, раковъ», кричитъ уже въ трубку староста.
Старосты кругомъ хохочутъ, хоромъ тоже начинаютъ кричать, по-русски: «Давайте раковъ, давайте раковъ!»
Важное совѣщаніе въ разгарѣ.
Я въ кабинетѣ воеводы. Пріятное лицо у г. Юзевскаго, любезенъ, онъ словно вотъ сейчасъ скажетъ мнѣ, что любитъ все русское. Проситъ меня говорить по-русски, но самъ будетъ говорить по-польски — забылъ, молъ, русскій языкъ. Неуклюжій тактическій пріемъ — всѣмъ извѣстіно, что Юзевскій прекрасно говоритъ по-русски, но Волынь не Варшава, не хватаетъ здѣсь у поляковъ самоувѣренности, нужно всячески подчеркивать принципъ польской государственности. Спрашиваю:
— Признаете ли вы, г. министръ, русское меньшинство?
Воевода хмурится. — Хотите — скажу да, хотите — нѣтъ. «Россійскіе» это вѣдь бывшіе чиновники, а населеніе украинское.
Очевидно, чтобы мысль его была вполнѣ мнѣ ясна, воевода вдругъ переходитъ на русскій языкъ!
— Ну скажите пожалуйста, — кто говоритъ здѣсь въ деревнѣ на великорусскомъ нарѣчіи?
— Великорусское нарѣчіе? — Извините меня, г. министръ, но этотъ терминъ я слышу впервые…
Воевода, снова по-польски:
— Ахъ, простите, не такъ хотѣлъ выразиться. Но вы же не можете отрицать — русское движеніе здѣсь слабое. Развѣ можно всерьезъ говорить объ P.Н.О.?
Быть можетъ и правъ отчасти воевода. Но вотъ лишь русскій дѣятель выдвинется, стараются его «ликвидировать». Способы разные. Напримѣръ, Кисловскій, помѣщикъ на Полѣсьи, лишь получилъ вліяніе, доказали подъ разными предлогами, что онъ не имѣетъ права на польскій паспортъ и перевели на положеніе эмигранта…
Соборъ православной церкви?… Воевода заявляетъ:
— Буду говорить цинично. Вы вѣдь знаете мою роль въ дѣлѣ подготовки собора. Соборъ для насъ желателенъ потому, что онъ разъ навсегда порветъ связь православной церкви съ Москвою.
Претензіи католиковъ на православные храмы?…. — Луцкій соборъ не отберутъ. Думай я, что отберутъ, не водилъ бы туда президента республики…. Всѣ эти споры окончатся миромъ.
Украинскій вопросъ?.. — Если будетъ самостійная Украина, — то не потому, что такъ хочетъ Польша. Исторія сложнѣе, — не правда ли?
Но посмотрите какъ здѣсь спокойно на Волыни (явный офиціальный оптимизмъ). Я смѣюсь, когда узнаю, что къ намъ пріѣхалъ московокій агитаторъ и соритъ деньгами по деревнямъ. Поймите, мы не боимся на Волыни никакой конкуренціи, ни большевицкой, ни украинской.
Г. воевода открылъ мнѣ свои карты. Да, не боятся поляки украинской конкуренціи, но боятся русской, поэтому уже лучше украинизировать всѣхъ. Но какой все-таки страхъ у поляковъ передъ Россіей!
Луцкъ залитъ солнцемъ. Городъ блеститъ, кажется яркимъ, какъ городъ юга. Блеститъ рѣка, блестятъ тяжелыя развалины замка.
Центръ украинства. Церковь св. Троицы захвачена украинцами, одна изъ рѣдкихъ церквей, гдѣ и литургія по-украински, по переводу тов. пред. предсоборнаго совѣщанія И. И. Огіенко. Этотъ переводъ даже поляки считаютъ нелѣпостыо. Г. Юзевскій заявилъ мнѣ:
«Украинскій переводъ литургіи требуетъ вдохновенія. А гадъ работой г. Огіенко можно только смѣяться…»
Часовня, копія Иверской, построилъ ее начальникъ пѣхотной дивизіи генералъ Панютинъ. Въ ней тоже засѣли самостійники. Но все же систематическая украинизація церкви — провалилась, поляки изыскиваютъ новыя пути.
На улицахъ вывѣски: «Украинцы — въ Канаду, по удешевленнымъ цѣнамъ, поѣзжайте туда и организуйтесь». Мечта о Канадѣ, о созданіи тамъ украинской арміи противъ Россіи, противъ Польши….
Пробовали было поляки организовать части изъ вѣрныхъ имъ петлюровцевъ, но петлюровцевъ почти нѣтъ, а есть — лишь враги Польши.
Луцкій епископъ Желензакъ, одинъ изъ самыхъ воюнственныхъ прелатовъ Польши. Клерикалъ старой школы.
— Помилуйте, — заявляетъ мнѣ, — зачѣмъ же вы говорите со мною по-польски? — Вѣдь мы на Волыни…
Пріемъ болѣе ловкій, чѣмъ у г. Юзевскаго.
Маленькаго роста, пожилой, съ блестящими глазами, страстный въ каждомъ словѣ, въ каждомъ движеніи.
Выкладываю ему все, что думаю объ искахъ католическихъ курій: что церкви если и были уніатскими, то содержаніе ихъ за сто лѣтъ больше стоило, чѣмъ сама постройка, что разъ все населеніе перешло въ православіе, значитъ, съ нимъ перешли и церкви и, наконецъ, что въ десяткахъ случаяхъ, будь требованія католиковъ удовлетворены, тысячи православныхъ лишились бы церкви и ею бы никто, кромѣ священника и сторожа, не пользовался, такъ какъ въ окрестностяхъ нѣтъ ни одного католика.
— Да, да, не буду съ вами спорить, хотя вы и не совсѣмъ правы, — быстро-быстро говоритъ епископъ. — Вѣдь церкви, которыя мы требуемъ, дѣлятся на бывшія латинскія и бывшія уніатскія. (Латинскихъ, какъ оказывается, не болѣе, однако, двадцати.) Латинскія должны быть возвращены — вѣдь это справедливо. А уніатскія останутся у православныхъ, пусть они не безпокоятся. Мы лишь потому возбудили процессы, что истекала десятилѣтняя давность. Не могли мы терять на нихъ право. А вдругъ православные обратно вернутся въ уніатство! Вотъ на этотъ случай мы и возбудили процессы.
Невѣроятныя слова. Дамокловъ мечъ надъ русскими церквами только потому… что вдругъ перейдутъ православные въ уніатство. Но какъ скромны теперь стали требованія католическихъ епископовъ! Видно, что «полковники» принажали, гдѣ слѣдуетъ…
Епископъ провожаетъ меня. Вдругъ голосъ его понижается, говоритъ проникновенно:
— Спасеніе въ единеніи церквей и вы, мой сынъ, должны это понять. 3апомните мои слова и всюду повторяйте.
Вы подходите, вѣрьте мнѣ, для нашей спасительной миссіи.
— Почему?
Видно епископъ счелъ бы за грѣхъ хотя бы одинъ разъ не подумать о прозелитизмѣ…
(Продолжение слѣдуетъ.)
Л. Любимовъ
Возрожденіе, №1908, 23 августа 1930.
Visits: 27