Въ прошломъ. — Дуновеніе анархіи. — Перспективы на будущее. — Краковъ спитъ.
Краковъ — ключъ къ пониманію былого величія Польши, славы ея, высшихъ ея расцвѣтовъ, пышности ея королей.
Городъ грубой, кирпичной готики и ягелонскаго цвѣтистаго Ренессанса — городъ профессорскій, ученый, тихій и величавый, по-австрійски благоустроенный.
Въ прошломъ живешь среди огромныхъ глыбъ укрѣпленій средневѣковья, подъ насѣвшимъ на городъ «Вавелемъ» — древнимъ королевскимъ замкомъ, передъ барокко его собора, во дворѣ замка — переносясь въ самую радужную Италію — подъ аркадами изъ Италіи вызванныхъ мастеровъ, въ залахъ замка, среди гобеленовъ, возвращенныхъ изъ музеевъ Россіи, на узкихъ улицахъ, гдѣ не слышны шаги, въ синагогахъ съ тяжелыми серебряными семисвѣчниками и древними торами, украшенныхъ дарами австрійскихъ императоровъ и польскихъ королей…
Но жить въ Краковѣ, мнѣ увы, пришлось въ настоящемъ.
Залъ стараго театра. Нѣсколько тысячъ человѣкъ. Делегаты со всѣхъ концовъ Польши отъ «Центролѣва». Крестьяне въ высокихъ сапогахъ, но по-городскому одѣтые, рабочіе, шахтеры въ парадныхъ своихъ костюмахъ, въ высокихъ черныхъ шляпахъ съ перьями, интеллигенты съ воспаленными глазами, суетящіеся въ гущѣ пролетаріата.
«Центролѣвъ» — столь осмѣянное названіе — это значить союзъ центра и лѣвыхъ. Крайне правыхъ «эндековъ» — здѣсь нѣтъ — не пожелали объединяться даже въ борьбѣ съ соціалистами.
Тутъ и «кулаки» — крестьяне Витоса: «Пястъ», и чистокровные соціалисты, и радикалы и лѣвые, малоземельные крестьяне, и христіанскіе демократы. Большинство ихъ, всѣ почти кромѣ людей Витоса, поддержали майскій переворотъ. Что теперь ихъ объединяетъ? — Ненависть къ «полковниками», сильнѣе ихъ волею; обида, что не у власти они. Но злѣйшіе враги между собою всѣ эти безчисленныя партіи, группы, союзы…
Вотъ на трибунѣ передо мною, подъ свѣсившимися красными плакатами «пепеэсовъ», — Стругъ, на чьемъ лицѣ — культура поколѣнія; Витосъ, какъ и въ дни своего премьерства, въ сапогахъ и безъ воротничка, хитрый, плотный мужикъ, прошедшій школу австрійскаго парламента, гладко зачесанный съ усиками вверхъ; Тугутъ — лидеръ радикальнаго «Вызволенья» герой, добровольно пошедшій на войну съ большевиками, съ рукой, искалѣченной въ бою, бывшій вице-премьеръ, прославленный нѣкогда государственный мужъ Польши; вотъ и упитанный, въ лаковыхъ ботинкахъ крестьяінскій демократъ; вотъ и знакомый уже по Варшавѣ Недзіалковскій, пламенный соціалистическій лидеръ. Всѣ они ненавидятъ другъ друга столь же сильно, какъ и Пилсудскаго.
Сзади въ залѣ огромное большинство — «пепеэсы»; ихъ легко узнать: красная гвоздика въ петлицѣ у соціалистовъ. Въ гвоздикѣ десятки и десятки рядовъ.
Рѣчи. Конгрессъ «защиты права и свободы», защиты «священныхъ правъ народовластія», протеста противъ «бойкота парламента». «Долой Пилсудскаго! Долой диктатуру!» Витосъ, бывшій оплотъ государственности, подаетъ сигналъ крикамъ противъ президента — «полковничьяго пособника», «нарушителя конституціи».
Бѣдный декоративный и безобиднѣйшій профессоръ химіи Игнатій Мосцицкій! Вотъ здѣсь обвиняютъ его въ какихъ-то страшныхъ дѣяніяхъ, а въ Варшавѣ пущена поговорка — «Это такъ же мало значитъ, какъ и панъ Игнатій».
Рѣчи и рѣчи, столь намъ, русокимъ, знакомыя, — во имя правды,свободы, народовластія. Но вотъ слышу я истинно трагическій крикъ:
— Не для того умирали лучшіе люди Польши, не для того боролись мы болѣе столѣтія, — чтобы вновь въ нашей измученной странѣ воцарилась оккупаціонная власть! Власть, въ которой самыя худшія стороны нашихъ былыхъ поработителей.
Вышли на улицу. Идутъ шеренгами — рабочіе, крестьяне, интеллигенты. Снова столь знакомая картина. На плакатахъ ихъ написано и кричать они все то же: «Пречь!» — долой!
А улица? — Улица равнодушна — не до того ей. Кризисъ, отупляющій умъ, разлагающій волю, царствуетъ надъ Польшей. «Пречь» не волнуетъ толпы.
А если бы взволновало?.. И рисуется въ умѣ старый сеймъ, партіи не способныя объединиться для правленія, партіи безъ намека на общую программу, распри и вѣчные трагическіе споры о томъ, какъ велъ себя каждый во время войны, волю свою все сильнѣе устанавливающій соціализмъ, а за нимъ коммунизмъ, выливающійся изъ разбольшевиченныхъ окраинъ, еврейскій вопросъ, проснувшіяся старыя польскія страсти, нынѣ кризисомъ и «полковниками» придавленныя, и все громче раздающійся крикъ: «грабь награбленное!»
Быть можетъ и правъ старый посолъ, говоривший мнѣ въ сеймѣ зловѣщія слова, быть можетъ и впрямь у «полковниковъ» не хватаетъ духу на строительство, а лишь на оккультное правленіе… но въ Краковѣ въ этотъ день я почувствовалъ дуновеніе анархіи: я — пилсудчикъ.
«Если нѣтъ того, что любишь, ну такъ любишь то, что есть».
Сильнѣйшій, быть можетъ, доводъ въ пользу «полковниковъ»: какъ разъ тѣ три силы въ Польшѣ, которыя наиболѣе чутко, можетъ быть, понимая, что есть власть реальная и устойчивая, поддерживаютъ маршала.
Аристократія, въ большинствѣ примыкающая къ консерваторами, чей лидеръ князь Янушъ Радзивиллъ. Блистательная польская аристократія, любезничавшая съ русской властью, а затѣмъ съ германской, но всегда свысока относившаяся къ власти г. Витоса.
— Консерваторы не ретрограды, — говорилъ мнѣ графъ Францискъ Потоцкій, директоръ департамента вѣроисповѣданій, а прежде одинъ изъ руководителей консервативной газеты «Часъ». — Мы консерваторы въ томъ смыслѣ, что стоимъ за крѣпкую государственную власть.
Впрочемъ говорятъ, что крупные помѣщики поддерживаютъ Пилсудскаго, потому что онъ не торопится съ аграрной реформой.
Но кто эти «ретрограды», о которыхъ говорилъ гр. Потоцкій? — «Эндеки», буржуазія, среднее помѣщичество, и какъ это ни странно, студенчество, въ большинствѣ вышедшее изъ тѣхъ же слоевъ.
Еврейство. Много евреевъ среди противниковъ Пилсудскаго, но еврейскій сеймовый союзъ сумѣлъ-таки уклонить ся отъ поѣздки въ Краковъ, а сіонистъ Наумъ Соколовъ работаетъ въ офиціозной «Газетѣ Польской». Антисемитизмъ не «актуаленъ» при Пилсудскомъ. Евреи теперь уживаются съ поляками. Къ тому же со столькими евреями связанъ маршалъ и его сподвижники по прежней революціонной дѣятельности…
Іезуиты. Хотя католичество и враждебно маршалу, пилсудчикъ — приматъ Польши, кардиналъ Хлондъ, іезуитамъ близкій. Но Варшавскій архіепископъ, кардиналъ Каковскій, въ оппозиціи. Чтобы не встрѣчаться съ Хлондомъ, онъ не пожелалъ поѣхать въ Познань на евхаристическій съѣздъ…
А что же дальше — когда маршала не станетъ?
О будущемъ, по слову Наполеона, говорятъ только сумасшедшіе.
Но вѣдь не въ маршалѣ, какъ личности, только дѣло. И послѣ его смерти память о немъ можетъ служить орденской основой. Идея ордена — порядокъ во что бы то ни стало, во имя сохраненія націи — хорошо устроенное, буржуазное государство. Эта идея съ маршаломъ можетъ и не умереть.
И уже говорятъ о союзѣ «Бѣлаго Орла», который готовится въ трагическую минуту поставить новаго властителя въ Бельведерѣ. Уже произносятъ имена, и все чаще — генерала Рыцъ-Смиглаго.
Маршалъ, говорятъ, усталъ, боленъ.
Онъ можетъ уйти отъ дѣлъ. Но систему, имъ созданную, онъ хочетъ охранить и самъ себѣ, надо думать, назначитъ наслѣдника.
Но ближайшее будущее? Переворотъ? Это вопросъ «духа» — хватитъ ли его у «полковниковъ» въ нужную минуту.
Возможны всякія положенія, и приходъ къ власти нѣкоторыхъ нынѣшнихъ оппозиціонеровъ, капитулировавшихъ передъ «санаціей», и блокъ и сговоръ и смягченіе диктатуры, и наоборотъ усиленіе ея — все это область гаданія, но есть въ Польшѣ сотни и сотни тысячъ, людей инстинктивно почувствовавшихъ, что порядокъ долженъ быть сохраненъ. Странѣ удалось, наконецъ, создать сплоченную группу людей. Какъ бы ни росло недовольство, — изъ-за кризиса, изъ-за ряда неуспѣховъ, — либо вокругъ этой группы, либо продолжая ея дѣло будутъ собираться люди, для которыхъ порядокъ и инстинктъ самосохраненія уже сами по себѣ цѣль. Порядокъ, заложенный въ основу ордена, если орденъ и исчезнетъ, быть можетъ и благодаря ему, все же будетъ основой и для его наслѣдниковъ.
Темно. Тихо возлѣ Вавеля. Прошелъ ксендзъ, и снялъ передъ нимъ шляпу прохожій. Два крестьянина смотрятъ на стѣны и шепчутся, — словно не смѣютъ они громко заговорить передъ твердыней Рѣчи Посполитой. Смотрятъ и любуются. Быть можетъ никогда они еще не видѣли этого. Сюда пріѣхали они изъ глухой своей деревни, вызванные партійными лидерами, чтобы кричать «Пречь!» Но вотъ увидѣли они «Вавель» и зашептались. Въ этихъ стѣнахъ прошлое ихъ страны, могилы ихъ королей.
Въ прошломъ и надежда на будущее. Они любятъ Польшу, какъ любятъ ее поляки, быть можетъ, превыше и глубже всего въ мірѣ.
Краковъ спитъ.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Л. Любимовъ
Возрожденіе, №1885, 31 іюля 1930.
Views: 17