Л. Любимовъ. На рубежѣ новой Европы. II. Польскія впечатлѣнія

Кризисъ. — Портреты президента и перваго маршала. — Русскій языкъ. — Обѣдъ съ молодыми «полковниками». — «Если нѣтъ того, что любишь, ну такъ любишь то, что есть». — Свитальскій смѣется.

Варшава разрослась. И за Мокотовымъ и въ сторону Виланова тянутся новыя, чистенькія строенія. Объѣзжаю городъ на извозчикѣ, ихъ еще здѣсь достаточно. Движеніе увеличилось, больше автомобилей, больше людей на улицахъ, чувствуется уже столица большого государства. Но въ первомъ, утреннемъ, впечатлѣніи было все же что-то вѣрное. Я помню Варшаву въ послѣдній годъ русской власти и во второй годь независимости, — и вотъ, не узнаю ея теперь, не чувствую прежняго радостнаго варшавскаго настроенія.

Какъ скромно одѣты варшавянки, какой сѣрый, будничный видъ у варшавскихъ обывателей!

— Что, хорошо живется? — спрашиваю извозчика.

— Хорошо? Да развѣ можеть хорошо житься при кризисѣ?

Слово кризись, кажется, у всѣхъ здѣсь на устахъ. И произносятъ его съ нѣкимъ почтеніемъ.. Въ Польшѣ кризисъ вписанъ въ умахъ съ большой буквы.

Черезъ пустую Саксонскую Площадь, нынѣ площадь Пилсудскаго, гдѣ нѣкогда подавлялъ городскую перспективу пышностью и тяжестью своихъ формь православный соборъ, подъѣзжаю къ старинному дворцу графовъ Брюлей, обновленному и выбѣленному — министерству иностранныхъ дѣлъ.

Показываю рекомендаціи отъ парижскихъ польскихъ друзей и отъ парижскаго посольства. Трое молодыхъ людей принимаютъ меня. Всѣ трое совѣтники министерства изъ трехъ различныхъ отдѣловъ.

На стѣнѣ два огромныхъ портрета — я потомь ихъ видѣлъ во всѣхъ правительственныхъ учрежденіяхъ. На первомъ, лѣвомъ — президентъ Рѣчи Посполитой, Игнатій Мосцицкій, во фракѣ и лентѣ Бѣлаго Орла, представительный и добродушный; на второмъ, правомъ — насупленный старый шляхтичъ, правящій Польшей.

Портретъ Іосифа Пилсудскаго красовался и десять лѣтъ назадъ въ польскихъ правительственныхъ учрежденіяхь. Но тогда онъ висѣлъ по лѣвую сторону, по правую — быль Падеревскій. Власть маршала, тогда «лишь» Начальника Государства, оспаривалась. Никому еще, кромѣ его окруженія, не казалась она посланной Богомъ для спасенія Польши. Въ фуражкѣ, вь кителѣ, безъ погонъ, безъ единаго ордена, глядѣлъ со стѣны бывшій водитель революціонныхъ отрядовъ. Маршальскіе погоны украшаютъ теперь его плечи, грудь – въ звѣздахъ и крестахъ.


Молодые совѣтники любезны чрезвычайно. Старая польская любезность жива у представителей новой власти.

Говорятъ со мной исключительно по-русски, хотя я и все понимаю и даже могу объясниться по-польски. Вь три часа приглашаютъ обѣдать.

До трехъ много времени — вижу старыхъ знакомыхъ.

— Какъ времена мѣняются, — говорятъ мнѣ. — Вотъ и разберитесь въ польской политикѣ. Восемь лѣтъ тому назадъ, вашу мать и вашего отца вмѣстѣ со всѣмъ Краснымъ Крестомъ выслали, по требованію большевиковъ, изъ Польши, а теперь съ вами — спеціальнымъ корреспондентомъ «Возрожденія» — любезничали чиновники министерства.

Называю ихъ имена:

— Помилуйте, — сообщаютъ мнѣ, — да вѣдь это вліятельнѣйшіе люди, молодые «полковники», каждый либо былъ въ легіонахъ, либо въ П.О.В., ну, да, «Пэову» — «Польска организація войскова», всѣ члены которой и въ Россіи, и въ Австріи, и въ Германіи считались государственными измѣнниками — гвардія Пилсудскаго. Болѣе удачно не могли попасть.

Мнѣ разсказьіваютъ массу интереснаго. Предупреждаютъ — никогда не обращайтe вниманія на должность даннаго чиновника, а на то пилсудчикъ ли онъ, а если да, то какого, такъ сказать, ранга.


Захожу въ магазины. Удивляюсь, какъ охотно говорятъ теперь по-русски. Но вѣдь это и понятно. Ненависть кь русскимъ, «русская опасность» не актуальны, какъ выражаются поляки. По ту сторону границы — не Россія, а — «большевики», рѣдко какой полякъ назоветъ СССР — Россіей. А въ концѣ концовъ о чемъ напоминаетъ Россія среднему польскому обывателю? Несомнѣнно о временахъ, когда можно было найти капиталъ на дѣло, легко заработать, и не страшиться описи за неуплату налоговъ.

Сколько разь, во время моей поѣздки, вспоминая о былыхъ годахъ, поляки мнѣ говорили:

— Хорошія были времена!

Вѣдь для поляка «счастливое довоенное время» — это русская, австрійская или нѣмецкая власть.


Обѣдъ съ пилсудчиками въ «Оазѣ», теперь знаменитомъ здѣсь ресторанѣ.

— Вотъ тутъ — вы прочтете въ оппозиціонной печати — происходятъ всѣ оргіи «полковниковъ», — говоритъ мнѣ смѣясь одинъ изъ совѣтниковъ.

Въ Польшѣ спиртная монополія. Нынѣшней русской водки не знаю. Казенная польская водка несомнѣнно лучшая въ буржуазной Европѣ — безъ малѣйшаго привкуса. Ледяная водка подъ ледяной нѣжно-розовый «хлодникъ», съ раковыми шейками. Польское пиво прекрасно. Въ широкихъ, низкихъ бокалахъ, вдвое больше, чѣмъ для шампанскаго, искрится, пѣнится оно передъ глазами.

Пока разспрашиваютъ меня. Мои собеседники удивительно освѣдомлены о русскихъ нашихъ парижскихъ дѣлахъ. Интересуются малѣйшей подробностью, каждымъ новымъ теченіемъ.

Очередь за мною. Обстановка располагаетъ къ откровеннымъ вопросамъ. Спрашиваю:

— Объясните мнѣ разъ навсегда, кто такіе «полковники»?

Смѣются.

— Вы хотите знать про наше движеніе – «санацію»? Само слово значить оздоровленіе. «Полковники» это на самомъ дѣлѣ элита, которая группируется вокругъ маршала, чтобы провести оздоровленіе страны.

Замѣчаю: чиновники, а говорятъ — «наше движеніе»!

— Да нѣтъ же. Цѣль вашего движенія — это другой вопросъ. Я въ первую очередь хочу выяснить фактическую организацію польской власти. Почему, напримѣръ, начальникъ восточнаго отдѣла, г. Голувко, столь же вліятеленъ, какъ и министръ и, увѣряютъ, по русскимъ дѣламъ сносится непосредственно съ маршаломъ? Или почему начальникъ канцеляріи премьера, г. Шетцель, вліятельнѣе многихъ членовъ правительства?

— Вы только запутаетесь. Будемъ говорить прямо. Насъ называютъ мафіей, но не заблуждайтесь — нѣтъ у насъ ордена. Или вы думаете, мы какъ массоны дѣлимся на градусы?

— Но предположимъ на минуту — такой орденъ существуетъ, — въ какомь градусѣ окажется премьеръ Славекъ?

— Въ высшемъ.

— А Голувко и Шетцель?

— Ну, тоже въ высшемъ — теперь…

— А вы сами, господа?

Снова смѣются. — Градусы у массоновъ величина постоянная. А вѣдь, смотрите, у насъ сегодня одинъ имѣетъ вліяніе, а завтра другой. Во главѣ всего — маршалъ.

Въ этихъ молодыхъ людяхъ — радующая объективнаго наблюдателя самоувѣренность и то нѣчто, такъ точно описанное Толстымъ, что замѣчается во всякомъ словѣ, во всякомъ дѣйствіи у людей, близкихъ къ власти. Впечатлѣніе отъ нихъ самое пріятное.


«Кви-про-кво» — оппозиціонное кабарэ, да, оппозиціонное, потому что въ Польшѣ на оппозиціонныхъ и «санаційныхъ» дѣлятся и банки и кабарэ и чуть ли не носильщики на вокзалахъ.

Такіе маленькіе театры наиболѣе посѣщаются. Варшавской оперетки фактически уже нѣтъ — выродилась и не имѣетъ успѣха. Въ маленькихъ театрахъ выступаетъ и столь прославленная Мессаль.

Номера программы очень удачны и несомнѣнно художественны. «Жанръ» несуществующій въ Парижѣ: злободневные скетчи, прекрасно разыгранные. Три темы: еврейскіе анекдоты, кризисъ и «полковники». Надъ «полковниками» смѣются язвительно, но какъ-то безпомощно по существу — это сразу чувствуется, — словно смѣются надъ своимъ горемъ, своимь безсиліемъ.

Коронный номеръ. Человѣчекъ въ еврейскомъ костюмѣ жалобно напѣваетъ пѣсенку съ припѣвомъ:

«Если нѣтъ того, что любишь, ну такъ любишь то, что есть».

Онъ мечтаетъ о красивыхъ женщинахъ, но самъ онъ некрасивъ и денегъ у него нѣтъ. Увы, приходится быть вѣрнымъ малопривлекательной женѣ, что подѣлать, — разъ иначе нельзя: «если нѣтъ того, что любишь, ну такъ любишь то, что есть». Рядъ еще примѣровъ изъ повседневной жизни и, наконецъ — хотѣлось бы имѣть правительство нормальное, такъ сказать, какъ въ другихъ добропорядочныхъ государствахъ, а вмѣсто этого какая-то неудобоперевариваемая и малопонятная комбинація, но… «если нѣтъ того, что любишь, ну такъ любишь то, что есть».

Мой спутникъ, русскій, давно живущій въ Варшавѣ, говоритъ:

— Вы на этотъ припѣвъ не обратили вниманіе. Но припомните мои слова. Поживете въ Польшѣ — поймете, что въ немъ разгадка всего здѣшняго внутренняго положенія.

— А посмотрите, тамъ, въ ложѣ, веселится Свитальскій.

Полковникъ Свитальскій, первостепенный «полковникъ» и бывшій премьеръ, дѣйствительно, смѣется отъ души.

— Очень поучителенъ для васъ смѣхъ Свитальскаго. «Полковники» искренне презираютъ оппозицію и только смѣются надъ критикой. Развѣ Свитальскій не даетъ вамъ сейчасъ прекраснаго примѣра самоувѣренности?

И вотъ что я вамъ еще скажу. Въ прошломъ столѣтіи была знаменита во Франціи такая карикатура: республика, въ видѣ толстой уродливой женщины въ фригійскомъ колпакѣ — подпись: «Какъ она была прекрасна при имперіи!» Повѣрьте, всѣ оцѣнятъ здѣсь такую же карикатуру на независимую Польшу, которая казалась столь прекрасной при нашей и австро-германской власти.

(Продолженіе слѣдуетъ.)

Л. Любимовъ
Возрожденіе, №1876, 22 іюля 1930.

Views: 34