ВИЛЬНА. — ВОЕВОДА РАЧКЕВИЧЪ. — ПОЛИТКОМЪ ПРИ ВОЕВОДѢ. — КАКОЙ ЯЗЫКЪ ПОНИМАЮТЪ МУЖИКИ. — ВЛАДЫКА ѲЕОДОСІЙ. — РУССКІЕ ВЪ ВИЛЬНѢ. — САМОЕ СИЛЬНОЕ РУССКОЕ СООБЩЕСТВО ВЪ ПОЛЬШѢ. — СТАРООБРЯДЦЫ. — СЕМЬЯ ПИМОНОВЫХЪ. — НАДЪ ВИЛЬНОЙ. — СТАРООБРЯДЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ.
Вильна — одинъ изъ самыхъ художественно-богатыхъ городовъ на рубежѣ новой Европы. Пышность, могучій, поистинѣ славянский размахъ польско-литовскаго барокко и рококо наложили на Вильну свою печать. Словно застывшіе, ставшіе матеріей, громы органовъ — во славу католицизма, блещущаго великолѣпіемъ, непримиримаго и бурнаго — порталы, купола, колоннады, плафоны и алтари костеловъ Миссіонерскаго и Бернардинскаго, св. Яна, св. Екатерины, св. Казимира, св. Петра и Павла, безчисленныхъ виленскихъ костеловъ. А можетъ быть самый могучій, самый замѣчательный костелъ — св. Анны, уводитъ васъ въ столь же пышную, какъ и рококо, позднюю польскую готику, древнюю польскую культуру; словно огромные корни фантастическаго дерева, словно рукава полноводныхъ рѣкъ — кирпичный его фасадъ. То тамъ, то здѣсь — слѣды Россіи. Романовская церковь, русскіе купола, мозаика, русскіе лики святыхъ — соприкосновеніе, но не сліяніе двухъ культуръ.
Какъ странно мнѣ быть въ Вильнѣ! Каждая улица, каждый костелъ напоминаютъ о далекихъ годахъ. Въ Вильнѣ прожилъ я шесть лѣтъ дѣтства. Съ 1906 по 1912 годъ отецъ мой былъ виленскимъ губернаторомъ. Онъ неизмѣнно сохранялъ хорошія отношенія съ виленскими поляками и евреями — и тѣ и другіе стараются теперь быть со мной какъ можно любезнѣй.
Швейцаръ гостиницы, гдѣ я остановился, смотритъ на меня съ умиленіемъ. «Боже мой, сынъ нашего губернатора!» По старому польскому обычаю хочетъ поцѣловать мнѣ руку, зоветъ прислугу смотрѣть на меня.
Я не знаю, ненавидѣлъ ли онъ русскую власть, какъ якобы ненавидѣли ее всѣ поляки — врядъ ли, зачѣмъ ему, мирному швейцару гостиницы, было питать такія чувства? — не знаю и любилъ ли онъ ее, но онъ былъ молодъ тогда и всѣмъ въ Вильнѣ лучше жилось въ довоенные годы. Вотъ и растрогался онъ потому, что я напомнилъ ему о прошломъ.
Въ староствѣ — прежнемъ губернаторскомъ домѣ — мнѣ командируютъ курьера, спеціально, чтобы показать помѣщеніе. Курьеръ тоже старый, чуть ли не готовъ онъ извиняться передо мною за то, что огромную бальную залу, гдѣ прежде были портреты императоровъ, передѣлали въ какія-то клѣтушки для канцеляристовъ. Лишь садъ оставили такимъ — какимъ былъ…
Воевода Рачкевичъ пользуется большой популярностью— любитъ его все населеніе, даже литовцы, которыхъ, кстати, сказать, въ самой Вильнѣ совсѣмъ мало. Онъ гуманный, терпимый администраторъ, такимъ же проявилъ онъ себя въ бытность министромъ внутреннихъ дѣлъ. А въ далекомъ уже прошломъ воевода Рачкевичъ — минскій помощникъ присяжнаго повѣреннаго.
Воевода живетъ въ бывшемъ генералъ-губернаторскомъ дворцѣ, историческомъ мѣстѣ, гдѣ останавливались Александръ и Наполеонъ, а канцелярія его въ бывшемъ губернскомъ правленіи.
— Вотъ сынъ одного изъ моихъ предшественниковъ, — любезно говоритъ онъ, знакомя меня со своимъ секретаремъ.— Ну, какъ нашли Вильну?
Воевода разсказываетъ обо всемъ, что дѣлается для поднятія хозяйственнаго положенія области. Въ ремесленной промышленности, въ льняной, въ земледѣліи уже видны большіе успѣхи, говоритъ онъ.
Но и воевода Рачкевичъ считаетъ нужнымъ заявить, что «россійскіе» въ Виленщинѣ лишь бывшіе чиновники или дѣти чиновниковъ.
Впрочемъ, развѣ можетъ иначе говорить представитель польской власти!
Увы, вице-воевода вовсе непохожъ на г. Рачкевича. Г. Киртиклисъ не пользуется ни у кого популярностью въ Вильнѣ. Зато пользуется безграничнымъ довѣріемъ «полковниковъ» — своего рода «политкомъ» при «спецѣ» воеводѣ.
Посаженъ онъ сюда спеціально для деруссификаціи — бѣлоруссовъ натравливаетъ на русскихъ и стремится черезъ подставныхъ лицъ сломить русскую православную іерархію.
Разныя темныя личности выпускаютъ листовки съ площадной бранью противъ русскаго духовенства, стараются подкопаться подъ него, требуютъ іерарховъ-бѣлоруссовъ.
Деревенскіе батюшки говорятъ проповѣдь, гдѣ по-бѣлорусски, а гдѣ и по-русски — все чаще, несмотря на требованіе поляковъ, должны переходить на русскій языкъ.
Мнѣ разсказываютъ такой случай:
Въ одномъ изъ приходовъ въ окрестностяхъ Вильны, священникъ объявилъ о соборѣ по-бѣлорусски. Мужики поняли, что отъ нихъ требуютъ пожертвованій на постройку собора и возроптали.
Батюшка тогда то же самое объявилъ по-польски. Поняли, что паны за свой счетъ хотятъ построить соборъ для русскихъ мужиковъ. Усомнились: не хитрость ли? обманъ какой-то!
Пришлось объяснить по-русски…
Но и въ Виленщинѣ подрастающее поколѣніе и русское, и литовское все чаще и пишетъ и говоритъ по-польски. Поляки прибѣгли къ лучшему способу для распространенія своего языка среди населенія, которое прежде не имѣло о немъ понятія — всеобщему обязательному обученію.
Свято-Духовъ монастырь, въ XIII вѣкѣ основанный, резиденція архіепископа виленскаго и лидскаго Ѳеодосія, бывшаго — смоленскаго и харьковскаго.
Необыкновенено представительный, величественный всей внѣшностью своей — просвѣщенный, благочестивый іерархъ, и не только внѣшностью: владыку Ѳеодосія и русскіе и поляки признаютъ самымъ достойнымъ, самымъ ревностнымъ въ Польшѣ представителемъ православія.
Среди русскихъ святынь, подъ тѣнью густыхъ деревьевъ монастыря бесѣдуетъ со мной владыка. Онъ обласканъ польской властью, онъ къ ней лояленъ, но онъ выше всего несетъ знамя православія и въ сердцѣ его — Россія.
Сладостны его рѣчи, смиренныя, мирныя. Нѣтъ злобы въ его словахъ, когда говоритъ онъ о тѣхъ, кто заграницей осуждаегъ автокефалію, а онъ преданъ ей и вѣритъ въ ея каноничность. Искрененъ владыка, но вѣдь иначе и не можетъ разсуждать въ Польшѣ объ автокефаліи русскій іерархъ.
Брожу по улицамъ Вильны. Все то же, что и восемнадцать лѣтъ назадъ. Вильна не измѣнилась, не разрослась, не украсилась. Новаго въ ней — лишь бѣдность да тоска. Вѣдь положеніе Вильны трагическое, она въ тупикѣ, заблокированная Германіей, большевиками, Литвой — ни ввоза, ни вывоза. Литва въ 15 километрахъ, но границы нѣтъ — ее не признаютъ литовцы. Въ Литву изъ Вильны надо ѣхать черезъ Германію…
Лѣса, холмы, поля кругомъ города, озера, развалины замковъ. Замковая гора надъ городомъ, вѣщающая о вѣкахъ славы, куда подъ утро, какъ и въ русскіе годы, идутъ загулявшіе офицеры смотрѣть на восходъ солнца, тихія площади вокругъ горы, Острабрама — и на улицѣ подъ воротами, подъ чудотворной иконой колѣнопреклоненныя крестьянки въ платкахъ, старушки съ четками; асфальтъ на Георгіевскомъ проспектѣ, нынѣ — улицѣ Мицкевича, сто метровъ асфальта, которыхъ съ гордостью показываютъ иностранцамъ, громыхающіе автобусы (нѣтъ въ Вильнѣ трамваевъ), жалкіе еврейскіе переулки и гербами украшенные порталы особняковъ…
Сняли памятникъ Екагеринѣ, памятникъ Муравьеву, на открытіи которыхъ были столькіе поляки, мечтавшіе о придворномъ званіи.
Но страшное здѣсь имя Муравьева еще красуется на одной изъ православныхъ святынь. На фасадѣ Пятницкой церкви, въ 1345 году воздвигнутой великой княгиней Маріей Ярославной, гдѣ въ 1705 году служилъ Петръ благодарственный молебенъ за побѣду надъ шведами и гдѣ крестилъ онъ Ганнибала — написано, что воздвигнута она была изъ развалинъ въ царствованіе императора Александра II при генералъ-губернаторѣ графѣ Муравьевѣ.
Одиннадцать тысячъ русскихъ въ Вильнѣ. Есть и благотворительныя учрежденія — культурно-просвѣтительное общество во главѣ съ А. Н. Крестьяновымъ, русскій домъ, подъ предсѣдательствомъ О. В. Феодосьевой, филантропическое общество, руководимое М. Я. Бѣлевской, союзъ русскихъ инвалидовъ, подъ предсѣдательствомъ полк. Матвѣева; есть и политическія организаціи — въ первую очередь отдѣлъ Р.Н.О., во главѣ съ А. А. Бутурлиным, есть и двѣ русскія газеты — «Наша Жизнь» (редакторъ — Ф. А. Котляревскій), «Время» (редакторъ — И. А. Емельяновъ), гдѣ сотрудничаютъ Д. Д. Боханъ и К. П. Мар ковъ. Но отчуждены русскіе отъ жизни — съ бѣлоруссами разрывъ, съ поляками — ничего общаго, а среди самихъ — разногласія, главнымъ образомъ основанныя на личностяхъ. Забить въ свой уголъ стараются русскихъ поляки, отстранить отъ всего.
Но есть въ Виленщинѣ одно сообщество, насчитывающее болѣе 60.000 членовъ, которое несомнѣнно является самымъ сильнымъ, самымъ спаяннымъ, самымъ цѣннымъ изъ всѣхъ въ Польшѣ организаций русскаго меньшинства. Это старообрядцы — мощные гребцы русской ладьи на польско-литовскомъ морѣ, русскіе люди, которые никогда не перестанутъ быть русскими. И самое быть можетъ замѣчательное — они не только сохранили въ Польшѣ свое лицо, но сумѣли поставить себя такъ, что поляки не смѣютъ посягать на нихъ, уважаютъ ихъ, потому что видятъ въ старообрядчествѣ непоколебимую силу.
Вполнѣ лояльны они къ Польшѣ, но безъ заискиванія, безъ измѣны самимъ себѣ, какъ сила къ силѣ, которымъ волею судебъ приходится быть вмѣстѣ. Вотъ у кого бы поучиться варшавскому православному синоду…
Я у Пимоновыхъ. Десятки домовъ принадлежатъ имъ въ Вильнѣ, тысячи десятинъ вокругъ города. Арс. Моис. Пимоновъ — председатель Высшаго Старообрядческаго Совѣта, «старообрядческій король», какъ называютъ его поляки.
Огромныя залы съ тяжелыми портьерами, иконостасы, молитвенники, подлинные московскіе хоромы и медлительный патріархальный, величественный укладъ жизни. Таковы же ихъ обитатели. Словно боярыня, сошедшая съ картины Константина Маковскаго — Степ. Дан. Пимонова, на которой лежитъ вся благотворительная дѣятельность среди старообрядцевъ. А сынъ ихъ — Борисъ Арсеньевичъ, тов. пред. Высш. Стар. Сов. — выраженіе дѣйственнаго вѣчно обновляющагося начала въ старообрядчествѣ.
Огромны достижеиія старообрядчества. Православные только готовятся къ собору, а старообрядческая церковь уже съ 1928 г. имѣетъ статутъ. Въ ста пятидесяти начальныхъ школахъ, куда ходятъ старообрядцы, преподаютъ Законъ Божій по-русски. Особую азбуку церковно-славянскую и русскую издали старообрядцы — нельзя вѣдь учить русскій языкъ, но трудно тоже заставить учиться Закону Божьему на русскомъ языкѣ, если не знаешь его. Такъ вотъ учатъ азбукѣ, а она такъ составлена, что по ней дѣти учатся и самому языку.
Русская твердыня въ Польшѣ. Пимоновыхъ поляки считаютъ одними изъ самыхъ именитыхъ жителей Вильны. Торжественно встрѣчали старообрядцы президента Рѣчи Посполитой, не побоялись они привѣтствовать его русскими криками, преподнося хлѣбъ-соль, облеченные въ длинные свои озямы, и не обидѣлся президентъ.
Въ такихъ же озямахъ стоятъ старообрядцы въ своихъ храмахъ: «ибо въ храмъ на молитву каждый христіанинъ долженъ надѣть на себя длинную, скромную одежду, родъ кафтана, называемую озямъ, а женщина — сарафанъ, — покрывъ голову длиннымъ платкомъ. Длинная одежда надѣвается молящимися для того, чтобы отличить человѣка молящагося отъ занятаго житейскими печалями и заботами».
Старообрядческій храмъ св. Покрова на горѣ, тутъ же и школа «духовныхъ наставниковъ», школа пѣнія и столовая для бѣдныхъ.
Гремитъ унисонное пѣніе, «наонное» и «нарѣчное», странно однообразное, въ вѣкахъ неизмѣнное, на мотивы Іоанна Дамаскина.
Древнія ноты показываютъ мнѣ. Крюки — знаки указывающіе длину такта. Нужно спеціальное обученіе, чтобы понять ихъ. Однимъ знакомъ здѣсь изображается то, что въ обыкновенныхъ нотахъ требуетъ трехъ строкъ.
Стою я надъ Вильной, словно въ Россіи, среди нижегородскихъ и московскихъ бородатыхъ крестьянъ въ озямахъ, съ загорѣлыми, суровыми и ласковыми лицами, нетронутыхъ почти еще соблазнами вѣка. А подъ ногами купола и купола — пышность католицизма и древней польской шляхты.
Словно символомъ всего старообрядчества въ Польшѣ кажется мнѣ печать Высшаго Совѣта: кругомъ польская надпись, а посерединѣ подъ осьмиконечнымъ крестомъ — древняя церковно-славянская.
Л. Любимовъ
Возрожденіе, №1922, 6 сентября 1930.
(Окончаніе слѣдуетъ.)
Views: 22