Шумъ, крики, бурлящій котелъ — люди возбужденные, размахивающіе руками, прерывающіе другъ друга, крики слѣва: «вы не республиканцы», «вы реакціонеры», справа: «вы знаменуете банкротство», «вы служите врагамъ Франціи», часто съ обѣихъ сторонъ совсѣмъ уже откровенная брань… Ораторъ на трибунѣ, дѣланно улыбающійся, ожидающій, пока позволятъ ему продолжать рѣчь и, сверху, нагнувшійся надъ нимъ предсѣдатель, звонящій, стучащій и самъ кричащій — чтобы другіе умолкли, надѣвающій, наконецъ, цилиндръ — что означаетъ перерывъ.

А послѣ перерыва — тотъ же словесный бой и тѣ-же крики и снова по всякому поводу — атака оппозиціи на правительство.

Такъ было во французской палатѣ и при картелѣ, когда падалъ франкъ, и при Пуанкарэ, когда франкъ былъ спасенъ, такъ было и непосредственно передъ войной, бываетъ такъ и сейчасъ, въ дни, когда нахлынулъ наконецъ и на Францію міровой экономическій кризисъ.

***

Самыя бурныя, самыя сенсаціонныя засѣданія французской палаты такъ похожи одно на другое, что не оставляютъ слѣда въ памяти того, кто сотни разъ смотрѣлъ сверху, съ трибунъ на этотъ бурлящій котелъ, видѣлъ такъ часто этихъ кричащихъ, возбужденныхъ людей, что научился и съ лица и со спины узнавать каждаго депутата, слышалъ тысячи и тысячи разъ тотъ же рѣзкій, безпокойный звонокъ предсѣдателя и тѣ же крики — «откуда деньги?», «вы не патріотъ», «вы врагъ демократіи», всѣ эти, потерявшіе всякій смыслъ, никого уже неоскорбляющіе выкрики-штампы, серіями изготовленные для удобствъ гг. членовъ палаты — всѣхъ убѣжденій.

Паденіе кабинета зрѣлище въ своемъ родѣ патетическое. Но столько падало кабинетовъ въ послѣдніе годы, что не припомнить уже, какъ это было въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ.

Но въ общемъ бывало почти всегда одно и то же. Правительственное большинство постепенно таяло, правительство становилось все менѣе самоувѣренно. И вотъ, наступалъ день, въ который вожаки оппозиціи рѣшили дать ему бой. Въ этотъ день все бывало полно въ палатѣ, и пріѣзжали туда, какъ на спектакль — финалъ котораго никому неизвѣстенъ.

Стучалось такъ, что обсужденію подлежалъ вопросъ самый второстепенный, ничего какъ будто общаго съ «большой» политикой не имѣющій, но часто именно по второстепеннымъ вопросамъ особенно уязвимо правительство. И забѣгаютъ по кулуарамъ эмиссары министровъ, стараясь склонить на свою сторону колеблющихся и, съ обратной цѣлью, забѣгаютъ по кулуарамъ эмиссары вожаковъ оппозиціи. А затѣмъ, когда начнется обсужденіе этого второстепеннаго, но опаснаго для правительства вопроса, (предыдущія пренія рѣшительно никого въ такихъ случаяхъ не интересуютъ), вожаки оппозиціи одинъ за другимъ будутъ подыматься на трибуну и во всевозможныхъ козняхъ изобличать прямо противъ трибуны сидящихъ членовъ правительства, хотя всѣ они съ ними на «ты», а нѣкоторые, весьма возможно, еще наканунѣ съ ними обѣдали. И по молчаливому одобренію наиболѣе близко сидящей къ оппозиціи части правительственнаго большинства, знатоки парламентскихъ дѣлъ поймутъ, что положеніе правительства безнадежно. А затѣмъ поднимется на трибуну премьеръ и примется въ свою очередь изобличать во всевозможныхъ козняхъ вожаковъ оппозиціи, послѣ чего повернется въ сторону своего большинства и заявитъ подъ бѣшеные аплодисменты, что глубоко убѣжденъ въ его мудрости и, конечно, вѣритъ, что оно и на сей разъ пойметъ, кто — подлинные защитники интересовъ страны. Сказавъ это и сдѣлавъ короткую паузу, премьеръ поставитъ вопросъ о довѣріи. А когда вернется онъ на свое мѣсто, члены правительства сочтутъ своимъ долгомъ каждый сочувственно пожать ему руку.

И потянутся длинныя минуты — пока будетъ идти подсчетъ голосовъ. И затѣмъ, по виду, съ которымъ вернутся въ залъ члены правительства и вожаки оппозиціи, знатоки парламентскихъ дѣлъ поймутъ, что правительство уже не существуетъ. Когда же будетъ объявленъ результатъ голосованія, премьеръ съ дѣланно равнодушнымъ видомъ подымется съ мѣста, захвативъ подъ мышку портфель, и двинется къ выходу, сопутствуемый гуськомъ слѣдующими за нимъ членами павшаго кабинета. Тѣ, кто голосовали за правительство, будутъ провожать это шествіе рукоплесканіями, а, кто противъ — почему-то криками «да здравствуетъ республика»* Впрочемъ, «да здравствуетъ республика» кричатъ обычно и сторонники кабинета.

А утромъ вы прочтете въ газетахъ, что президентъ республики приступилъ къ консультаціямъ…

***

«Этотъ строй неспособенъ спасти страну» — такъ заявляли противники парламентаризма въ началѣ и въ концѣ войны, такъ заявляли они, когда падалъ франкъ, такъ снова заявляютъ они теперь, по мѣрѣ того, какъ ухудшается экономическое положеніе. И однако не оправдались до сихъ поръ ихъ опасенія.

До войны правительства ставили вопросъ о довѣріи чуть ли не изо дня въ день — такъ полагается при специфическомъ «чистомъ парламентаризмѣ» — и рѣдки были кабинеты просуществовавшіе болѣе года. Въ годы войны, на общихъ собраніяхъ перестали рѣшаться судьбы правительствъ. А въ концѣ войны лѣвая палата безпрекословно признала диктатуру Клемансо, какъ признала впослѣдствіи, во имя спасенія франка, столь же лѣвая палата, диктатуру Пуанкарэ. Но послѣ ухода Пуанкарэ снова засыпались кабинеты.

Процедура остается той же, но процедурой этой пользуются лишь тогда, когда одинъ кабинетъ можно замѣнять другимъ безъ ущерба для страны. А въ грозные дни забываютъ о возможностяхъ подкапыванія подъ правительство, которыя даются извилистымъ парламентскимъ уставомъ.

Французскій парламентъ сумѣлъ въ нужныя минуты быть на высотѣ положенія, потому что было въ немъ то, что отсутствовало въ итальянскомъ парламентѣ — до фашистской революціи: гибкость, чувство мѣры и чувство государственности. Въ нужныя минуты депутаты и сенаторы умѣли фактически отказываться отъ «чистаго парламентаризма», сохраняя, однако, неизмѣнно возможность вернуться къ нему — лишь только пройдетъ опасность. Такимъ образомъ, они подчинялись сильной власти, продолжая давать избирателямъ благотворную, оправдывающую представительный строй иллюзію, что именно народъ, а не какой-либо классъ или группа людей вѣдаетъ судьбами страны.

***

Такъ ли въ наши дни не отличенъ французскій парламентъ отъ французскаго парламента дней довоенныхъ?

«Вы не республиканецъ», «вы врагъ демократіи» — крики тѣ же, однако не всѣ крики.

Вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ не было внесено во французскую палату ни одного запроса о «козняхъ клерикаловъ» — и это явленіе совершенно исключительное.

Да, процедура та же и шумъ тотъ же, и внѣшній безпорядокъ засѣданій. Но внѣшне и внутренне измѣнился «стиль» франузскаго парламентарія. Исчезаютъ бородатые, взлохмоченные радикалы, для которыхъ величайшее зло — священникъ; величайшее событіе въ міровой исторіи — французская революція; величайшее достиженіе ума — свободомысліе. Ихъ замѣняютъ внѣшне болѣе элегантные молодые, дѣлового склада ума политики. Современные радикалы нападаютъ на Тардье и Лаваля, какъ нападали ихъ предшественники на Мелина и Рибо, но уже не за недостаточно рьяное истребленіе клерикальнаго духа и не во имя якобы попранныхъ правъ человѣка и гражданина, но — за кажущуюся имъ неспособность Лаваля и Тардье разрѣшить достаточно смѣло насущныя соціальныя проблемы.

Эрріо, котораго прочатъ въ премьеры, старается уже не подчеркивать сентиментальнаго своего якобинства. Леонъ Блюмъ направляетъ извилистыя свои логическія построенія противъ правительства, которое «разоряетъ финансы страны»…

Пьеръ Лаваль, Тардье, Фланденъ — парламентскіе вожди новаго типа, наслѣдники либеральной традиціи, умѣющіе сочетать ее съ государственной и соціальной необходимостью. Этого типа политиковъ не оказалось въ свое время въ Италіи — отъ чего и былъ неизбѣженъ и необходимъ для спасенія страны приходъ къ власти фашизма. И именно такого типа политики, нынѣ, подъ угрозой хитлеровской побѣды, начинаютъ преобладать на верхахъ власти въ Германіи. Франція оказалась счастливѣе. Благодѣтельный синтезъ созрѣваетъ въ ней не подъ непосредственной угрозой — до появленія движенія, стремящагося свести человѣческую личность къ нулю. Волевое начало, чувство мѣры, государственности начинаютъ направлять по-новому французскую политику. Брюнингъ и Гинденбургъ въ Германіи, мѣрами исключительнаго характера, установили сильную власть, чтобы бороться съ демагогіей. Во Франціи возможность сильной власти таится въ политической зрѣлости общественнаго мнѣнія, въ гибкости политическаго аппарата.

Вотъ почему, какой бы ни былъ исходъ предстоящихъ выборовъ, можно предсказывать, что Франція пройдетъ черезъ кризисъ съ сравнительнымъ минимумомъ потрясеній, что въ нужную минуту, если только угроза станетъ очевидной, она сумѣетъ выдѣлить такую власть, которая сохранивъ старую либеральную традицію, и оставшись вѣрной парламентскому, правовѣрно-демократическому строю, будетъ фактически править диктаторски.

Левъ Любимовъ.
Возрожденіе, № 2114, 11 января 1932.

Visits: 15