Осенью 1876 года два мальчика случайно столкнулись на залитой солнцемъ мраморной террасѣ, спускавшейся отъ ливадійскаго парка къ волнамъ Чернаго моря. Они исподлобья, по-дѣтски, посмотрѣли другъ на друга и потомъ одинъ изъ нихъ, видимо, чувствовавшій себя дома, протянул другому руку, со слѣдующими словами:

«Ты, должно быть, мой кузенъ Сандро. Я тебя не видѣлъ прошлымъ лѣтомъ въ Петербургѣ: твоя братья говорили, что у тебя была скарлатина. Знаешь ли ты меня? — я Никки. А вотъ моя сестренка Ксенія» — закончилъ онъ, указывая на младенца, котораго держала на рукахъ стоявшая поодаль кормилица. Въ этотъ день завязалась дружба двухъ юныхъ отпрысковъ царскаго дома: великихъ князей Александра Михайловича и будущаго императора Николая Александровича. Ласковые глаза и пріятныя манеры Никки сразу понравились его кузену, выросшему на Кавказѣ и относившемуся съ дѣтскимъ предубѣжденіемъ ко всѣмъ «сѣверянамъ». Онъ навѣки сохранилъ, несмотря на всѣ преходящія разногласія, воспоминаніе объ этой встрѣчѣ съ веселымъ мальчикомъ въ розовой рубашенкѣ, который съ высоты ливадійской террасы протягивалъ руку къ парусамъ на далекомъ горизонтѣ и щурилъ передъ лучами заходящаго солнца свои мечтательные, слегка раскосые глазенки *).

Въ послѣдующіе годы в. кн. Александръ Михайловичъ нерѣдко наѣзжалъ въ Петербургъ изъ своего родного Тифлиса. Вмѣстѣ съ кузеномъ Никки онъ бѣгалъ и рѣзвился по заламъ Зимняго и Аничкова дворца, скатывался со скользкой деревянной горки, глазѣлъ на алмазныя украшенія персидскаго шаха, вмѣстѣ хохоталъ надъ престарѣлой статсъ-дамой, заснувшей во время кадрили, вмѣстѣ молился на колѣняхъ, блѣдный и испуганный, передъ залитымъ кровью тѣломъ Александра II. Послѣ коронаціонныхъ торжествъ 1883 года Никки и Сандро вмѣстѣ съ двумя другими великими князьями отдыхали въ подмосковномъ Нескучномъ. Лежа въ высокой, росистой травѣ и слушая пѣніе соловьевъ, они обсуждали радужныя перспективы, которыя передъ ними открывала жизнь.

«Подумайте только, какой великой страной Россія станетъ къ тому времени, когда мы будемъ вѣнчать Никки на царство въ Успенскомъ соборѣ!», мечтательно промолвилъ великій князь Сергѣй Михайловичъ. Никки улыбался своей обычной, нѣжной, робкой, слегка грустной улыбкой…

Когда Александръ Михайловичъ рѣшилъ выбрать для себя морскую карьеру, онъ, захлебываясь отъ восторга, дѣлился съ Николаемъ Александровичемъ своими первыми впечатлѣніями о службѣ во флотѣ. Шли годы: за долгія странствованія по всѣмъ морямъ и океанамъ, по Бразиліи, Сѣверной Америкѣ и Японіи, вел. кн. Александръ Михайловичъ созрѣлъ и возмужалъ. Въ сестрѣ своего царственнаго друга Никки, нашелъ онъ избранницу своего сердца. Несмотря на сопротивленіе императрицы Маріи Феодоровны, обвинявшей Сандро въ томъ, что онъ хочетъ «украсть у нея дочь», бракосочетаніе Александра Михайловича и Ксеніи Александровны благополучно состоялось въ Петергофѣ, въ іюлѣ 1894 года.

Въ приданое молодая невѣста получила пять различныхъ колье изъ жемчуговъ, брилліантовъ и другихъ драгоцѣнныхъ камней, работы Болина, золотой туалетный приборъ изъ 144 предметовъ, серебряный столовый приборъ на 96 кувертовъ… Она шла къ вѣнцу, разодѣтая по старинному церемоніалу, картинное описаніе коего мы находимъ въ мемуарахъ ея кузины, вел. княгини Маріи Павловны **). На голову надѣвалась діадема императрицы Екатерины съ огромнымъ розовымъ брилліантомъ въ центрѣ и затѣмъ маленькая корона изъ краснаго бархата, сплошь усыпанная брилліантами. Затѣмъ невѣсту облачали въ платье изъ серебряной парчи, расшитое серебряными лиліями и розами и заканчивающееся длиннѣйшимъ треномъ.

Придворныя дамы во главѣ съ оберъ-гофмейстериной украшали голову кружевной вуалью и флеръ д-оранжевымъ вѣнчикомъ. Наконецъ на плечи набрасывалась мантія изъ краснаго бархата, отороченная горностаемъ и пристегнутая огромными брилліантовыми пуговицами. Брачная церемонія и парадный обѣдъ длились настолько долго, что подъ конецъ даже царь-богатырь еле держался на ногахъ. Ксенія Александровна буквально изнемогала подъ тяжестью своего одѣянія.

Ветеромъ новобрачные, переодѣвшись, отправилась, согласно традиціи, на тройкахъ, въ Ропшинскій дворецъ. Подъѣзжая къ Ропшѣ, кучеръ, ослѣпленный яркими огнями иллюминацій, не разглядѣлъ дороги и въѣхалъ въ канаву. Отороченное горностаемъ манто новобрачной и ея шляпа, украшенная страусовыми перьями были сплошь залиты грязью, руки и лицо великаго князя были совершенно черными. Въ такомъ видѣ молодая чета подъѣхала къ крыльцу Ропшинскаго дворца.

Передъ тѣмъ, какъ пройти въ опочивальню къ своей супругѣ, великій князь долженъ былъ согласно традиціи облачиться въ халатъ изъ серебряной парчи, вѣсомъ въ 16 фунтовъ. «У меня былъ видъ восточнаго султана изъ послѣдняго дѣйствія оперы».

Безоблачное счастье молодоженовъ продолжалось недолго. Нѣсколько мѣсяцевъ спустя, послѣ непродолжительной болѣзни, императоръ Александръ III сошелъ въ могилу. «Всѣ мы чувствовали», разсказываетъ великій князь, «что наша страна потеряла послѣднюю опору, удерживающую ее отъ паденія въ пропасть и никто это не понималъ лучше, чѣмъ самъ Никки. Въ первый и въ послѣдній разъ я видѣлъ слезы въ его голубыхъ глазахъ». Онъ просилъ у шурина помощи и поддержки, указывая ему, что онъ не подготовленъ быть царемъ, что онъ никогда не хотѣлъ царствовать и боится за будущность семьи и Россіи.

Воспитаніе молодого Государя дѣйствительно мало подготовило къ выполненію его безконечно тяжелыхъ и отвѣтственныхъ обязанностей. Его учителями были, по словамъ Александра Михайловича, простодушный русскій генералъ, сентименталтный учитель-швейцарецъ и молодой англичанинъ-любитель спорта».

Когда будущій Государь вступилъ въ л.-г. гусарскій полкъ, онъ настолько хорошо говорилъ по-англійски, что оксфордскій профессоръ могъ бы принять его за соотечественника. Столь же превосходнымъ было его знаніе нѣмецкаго и французскаго языковъ. Лекціи лучшихъ профессоровъ университета и академіи дали наслѣднику престола рядъ цѣннѣйшихъ свѣдѣній, но не сведенныхъ въ систему и лишенныхъ особаго практическаго значенія. Будущій царь не могъ восполнить эти проблемы своего воспитанія ни въ гвардейскихъ полкахъ, гдѣ онъ служилъ, ни въ Государственномъ Совѣтѣ, гдѣ онъ два раза въ недѣлю долженъ былъ пассивно выслушивать скучныя рѣчи престарѣлыхъ сановниковъ, ни, наконецъ, въ общеніи съ отцомъ. Императоръ Александръ III, столь ревностно предававшійся государственнымъ дѣламъ, не любилъ говорить о нихъ въ семейномъ кругу. Онъ предпочиталъ строить со своими дѣтьми снѣжныя горки зимой и рубить деревья лѣтомъ, чтобы отдохнуть отъ поглощавшихъ его заботъ. Кругосвѣтное путешествіе, совершенное наслѣдникомъ въ 1890 году, тоже не дало надлежащихъ результатовъ. «Моя поѣздка представляется мнѣ совершенно безсмысленной», говорилъ онъ самъ Александру Михайловичу, котораго встрѣтилъ въ Коломбо. «На всемъ свѣтѣ дворцы и генералы одни и тѣ же — а это все, что мнѣ позволено видѣть. Я могъ бы съ такимъ же успѣхомъ остаться у себя дома».

Николай Александровичъ, по отзыву своего шурина, былъ человѣкомъ исключительно вѣжливымъ и деликатнымъ. Но ему не хватало твердости. «Николай II провелъ первыя десять лѣтъ своего царствованія, — говоритъ Александръ Михайловичъ, — сидя за массивнымъ письменнымъ столомъ и почтительно слушая наставленія своихъ дядей-богатырей. Онъ боялся остаться cъ ними наединѣ. Въ присутствіи свидѣтелей его слова принимались, какъ приказъ, но стоило закрыться двери въ его кабинетъ, какъ дядя Алексѣй или дядя Николай, стуча кулакомъ по столу не стѣсняясь подступали къ нему со всевозможными претензіями… Николай Николаевичъ считалъ себя великимъ полководцемъ. Алексѣй Александровичъ царилъ надъ морями. Сергѣй Александровичъ пытался превратить Москву въ свою вотчину. Владимиръ Александровичъ выступалъ въ роли «защитника искусства». Къ концу дня, Государь былъ совершенно разбитъ.

Вел. кн. Александръ Михайловичъ жилъ Въ эти годы подъ однимъ кровомъ со своимъ шуриномъ-царемъ то въ Аничковомъ, то въ Зимнемъ дворцѣ. Его бесѣды съ Государемъ длились порою цѣлыми часами, распространяясь на самыя разнообразныя историческія, политическія и экономическія темы. Особенной интимностью отличались отношенія вел. князя съ молодой царицей: послѣ обѣда они подолгу оставались вдвоемъ за столомъ, изучая доклады, представленныя Государю его министрами. Но это закулисное вліяніе Александра Михайловича не должно было оставить замѣтныхъ слѣдовъ на внѣшнихъ актахъ царствованія. Прежде всего онъ самъ, по собственному признанію, не обладалъ особой подготовкой къ государственной дѣятельности: всю свою молодость онъ интересовался исключительно дѣлами флота. Съ другой стороны, ему не удавалось побороть вліяніе старшихъ великихъ князей. «Я не обладалъ достаточно громкимъ голосомъ. Для царя я былъ — Сандро, другъ его дѣтства, мужъ его любимой сестры Ксеніи. Онъ зналъ, что онъ можетъ обезоружить меня шутливымъ напоминаніемъ о прежнихъ дняхъ. Онъ не боялся меня»…

Критика дѣятельности старшихъ великихъ князей послужила первымъ поводомъ къ недоразумѣніямъ, которыя періодически стали возникать между Царемъ и его шуриномъ. Александръ Михайловичъ увѣряетъ, что онъ предупреждалъ Государя еще задолго до ходынской катастрофы о непригодности Сергѣя Александровича къ роли организатора коронаціонныхъ торжествъ. Но Императоръ холодно отвѣтилъ ему, что «дядя Сергѣй такъ же хорошо знаетъ трудности стоящей передъ нимъ задачи, какъ и ты, а можетъ быть и лучше»… Когда разыгралась трагедія, Александръ Михайловичъ и его братья умоляли Государя отмѣнять всѣ дальнѣйшія торжества, изъ уваженія къ народной скорби». Назначенный у французскаго посла парадный балъ тѣмъ не менѣе состоялся, а вел. кн. Алексѣй Александровичъ разразился по адресу «Михайловичей», въ моментъ начала танцевъ, слѣдующимъ саркастическимъ замѣчаніемъ: «Вотъ идутъ четыре царскихъ послѣдователя Робеспьера».

Изъ-за противодѣйствія того же Алексѣя Александровича, не получилъ дальнѣйшаго движенія проектъ организаціи флота, разработанный Александромъ Михайловичемъ съ одобренія Государя и Александры Феодоровны. Александру Михайловичу пришлось даже оставить дѣйствительную службу и провести цѣлыхъ три года въ бездѣйствіи.

Въ 1902 году исполнилось завѣтное желаніе великаго князя. Онъ вошелъ въ составь правительства въ качествѣ главноуправляющаго торговымъ мореплаваніемъ и портами. Петербургскіе острословы увѣряли, что «Александръ Михайловичъ снялъ у Витте порты» — по мнѣнію вел. князя, Витте при всемъ своемъ умѣ никогда не могъ простить этой невинной шутки. Позволительно думать, что пассивное сопротивленіе, которое всесильный министръ финансовъ систематически оказывалъ начинаніямъ великаго князя, имѣло и иныя, болѣе вѣскія основанія.

Русско-японская война и революція принесли Александру Михайловичу новыя разочарованія. Онъ организовалъ крейсерскую войну, но захваченные въ Красномъ морѣ 12 кораблей съ контрабанднымъ грузомъ были вновь отпущены на свободу по настоянію министерства иностранныхъ дѣлъ. Провозглашеніе манифеста 17 октября и назначеніе Витте предсѣдателемъ совѣта министровъ побудило вел. кн. податъ въ отставку. Наконецъ, подготовка мятежа на отрядѣ миноносцевъ, который состоялъ подъ командованіемъ Александра Михайловича, раскрылъ ему глаза на невозможность продолжать активную службу во флотѣ. Онъ воспользовался болѣзнью сына, просилъ Государя объ увольненіи въ долгосрочный отпускъ заграницу и съ злобнымъ, тяжелымъ чувствомъ покинулъ Россію въ сентябрѣ 1906 года…

*) «Оnce а Grand Duke» by the Grand Duke Alexandre of Russian. New-York.

**) Grande Duchesse Marie de Russie. L’éducation d’une princesse (Ed. Stock 1931).

К. Грюнвальдъ.
Возрожденіе, № 2508, 14 апрѣля 1932.

Visits: 28