Пишу вамъ въ поѣздѣ, идущемъ изъ Кадикса въ Севилью.

…Не знаю, насколько правъ тотъ пасторъ, о которомъ я писалъ вамъ въ предыдущемъ письмѣ, но фактъ остается фактомъ. Испанская революція ударила по главному оплоту страны: по религіи.

Сейчасъ, въ восемь часовъ утра, въ Кадиксѣ горятъ пять церквей, — въ томъ числѣ одинъ изъ старѣйшихъ капуцинскихъ испанскихъ монастырей, выстроенный въ 1641 году на самой набережной и имѣющій форму заправской крѣпости… Когда-то, и вѣроятно не одинъ разъ, ему, какъ нашей Троице-Сергіевской Лаврѣ, приходилось отбиваться отъ непріятельскихъ ядеръ и пуль. Теперь онъ пылаетъ отъ руки и, быть можетъ, тоже не отъ своей… Знаменитъ онъ тѣмъ, что въ немъ хранилась послѣдняя картина, написанная Мурильо передъ смертью: «Мистическій бракъ св. Катерины».

Вчера, 11 мая, я высадился на испанскій берегъ съ парохода и, вмѣстѣ со своимъ спутникомъ, устроился въ отелѣ напротивъ какой-то маленькой церковки.

Часовъ около двухъ ночи мы проснулись отъ страшнаго шума, который происходилъ въ сосѣднемъ номерѣ. Разговоръ велся на нѣмецкомъ языкѣ и въ очень повышенномъ, возбужденномъ тонѣ. Спутникъ мой, отлично говорящій по-испански, постучалъ въ стѣну, и попросилъ прекратить разговоры, нарушающіе покой.

Получился отвѣтъ на ломаномъ испанскомъ языкѣ.

— Муче траваха (много работы).

Почти въ эту же минуту послышали звонъ разбиваемыхъ стеколъ. Мы выскочили на балконъ и увидѣли, какъ ломами и топорами какіе-то люди аттакуютъ церковную дверь. Небольшая толпа въ возбужденіи о чемъ-то кричала.

Дверь подалась.

Сейчасъ же былъ разведенъ маленькій костеръ: вынесли изъ церкви десятокъ соломенныхъ стульевъ, облили ихъ керосиномъ, заранѣе припасеннымъ, вспыхнуло пламя. Полетѣло въ огонь церковное облаченіе, митры, утварь, подсвѣчники…

Понемногу стала собираться толпа: заспанные граждане и гражданки.

Женщины первыя поняли, въ чемъ дѣло.

— Да гдѣ же Богъ? — крикнула изступленно старуха, ожидавшая, видимо, чуда.

— Богъ никогда не защищается! — отвѣтилъ сумрачно какой-то мрачный гражданинъ.

— Тогда мы Его будемъ защищать! — закричали женщины и съ воплями пытались ворваться въ горящую церковь.

На площади завязывалась схватка.

Въ это время изъ за угла показался воинскій отрядъ съ ружьями наперевѣсъ и съ офицеромъ во главѣ. Офицеръ остановилъ отрядъ поодаль, а самъ вошелъ въ толпу и началъ уговаривать дерущихся.

— Да здравствуетъ соціалистическая республика! — крикнулъ изъ толпы какой-то человѣкъ, по виду рабочій.

— Хорошо, пусть она здравствуетъ, но васъ всѣхъ прошу сію же минуту разойтись! — сказалъ офицеръ.

Тонъ офицера былъ угрожающъ и опредѣленно-рѣшителенъ.

Толпа начала расходиться.

…Мы ждали пожарныхъ свистковъ и сигналовъ. Увы! Церковь продолжала горѣть въ молчаніи…

Утромъ, когда мы въ гостиничномъ автомобилѣ ѣхали на вокзалъ, весь Кадиксъ заволокло зловѣщимъ сѣрымъ дымомъ… Нахмурился очаровательный бѣлый городокъ, чѣмъ-то похожій на Севастополь.

На улицахъ скапливалась сумрачная, сѣрая толпа…

…Черезъ часъ — Севилья.

Илья Сургучевъ.
Возрожденіе, № 2174, 16 мая 1931.

P. S.: Сейчасъ на станціи Утрера пошелъ въ буфетъ, хотѣлъ чего-нибудь съѣсть.

Лакеи бригадой стоятъ у прилавка, но подавать отказываются.

— Почему?

— Революція.

Хозяинъ одинъ разрывается у стойки и разсовываетъ по рукамъ жареное мясо, рыбу и хлѣбъ.

Видъ у него испуганный и забитый…

Спасибо, что хоть хозяину не мѣшаютъ работать…

И. С.

Views: 21