Мнѣ сообщаютъ, что затронутый мною вопросъ о существѣ имперской націи, въ той его постановкѣ, которая была намѣчена въ моихъ замѣткахъ, вызвали нѣкоторый интересъ въ англійскихъ кругахъ. При этомъ неизвѣстный мнѣ корреспондентъ коснулся множества живыхъ и значительныхъ проблемъ. Настолько значительных и сложныхъ, что я не смогу отвѣтить ему сколько-нибудь обстоятельно въ этихъ краткихъ замѣткахъ. Коснусь вскользь лишь двухъ-трехъ пунктовъ…
Корреспондентъ мой справедливо указываетъ на нѣкоторыя аналогіи между имперской Англіей (Британіей) и имперской Россіей. Однако эти аналогіи можно принять лишь съ одной существенной оговоркой. Имперская мысль, пробудившаяся въ Англіи едва-ли не только наканунѣ войны, мысль, въ сущности, и сейчасъ въ ней не особенно ясная и идущая въ разрѣзъ съ цѣлымъ рядомъ наиболѣе для нея характерныхъ традицій, — эта мысль достигла въ Россіи полной кристаллизаціи. Болѣе того: она была въ ней — уже двѣсти лѣтъ назад — осуществлена. Но Россія была въ этомъ отношении въ сущности, на много вѣковъ впереди Англіи. Тотъ имперскій психологическій сдвигъ, который она нынѣ переживаетъ, подготовлялся у насъ — уже въ Москвѣ. Но онъ былъ тамъ осиленъ противоположными этническими теченіями, въ которыхъ Москва въ концѣ концовъ и погибла. Но при Дмитріи Донскомъ она была еще Имперіей: въ ней жила еще кіевская имперская традиція. Ибо и древняя Кіевская Русь была Имперіей, т. е. надъ-племеннымъ соединствомъ… Наша имперская традиція восходитъ къ самому началу Руси — къ нему-то и вернулся ушедшій изъ Москвы Петръ… Между тѣмъ въ Англіи такой традиціи, строго говоря, — нѣтъ.
Что касается существа имперско-національныхъ идей и чувствъ, то я не могу согласиться съ моимъ корреспондентомъ, что они у насъ «не были направлены противъ племенного великорусскаго націонализма центральной Россіи, а развивались параллельно съ нимъ». Нѣтъ, психологія имперскаго чувства была иная. Она именно было направлено противъ великорусскаго этнизма. И въ этомъ была большая внутренняя логика. Все «природно-русское» было, въ имперской Россіи, взято, въ извѣстномъ смыслѣ, подъ подозрѣніе. Ибо дѣйствительно въ немъ и заключалась — это и подтвердилось впослѣдствіи — главнѣйшая для Имперіи опасность. Центръ притяженія національнаго чувства былъ рѣзко оторванъ оть великорусскаго племенного чувства. Онъ былъ перенесенъ на имперскую націю.
«Въ рядовомъ англичанинѣ, — пишетъ далѣе мой корреспондентъ, — твердо укоренилась мысль, что русскіе всегда были поборниками «московскаго великорусскаго націонализма», понимаемаго въ узкихъ племенныхъ рамкахъ, и что поэтому они всегда являлись угнетателями всякихъ національныхъ, конфессіональныхъ и даже просто бытовыхъ разновидностей, входившихъ въ составъ Имперіи». Но я на дняхъ еще показалъ — въ отношеніи Имперіи къ Малороссіи — что это было не такъ. Изъ только что сказаннаго видно, что было какъ разъ наоборотъ: всѣ элементы Имперіи имѣли въ ней, въ извѣстномъ смыслѣ, преимущественное предъ элементомъ великорусскимъ положеніе. Но этотъ традиціонный порядокъ вещей сталъ измѣняться — начиная съ сороковыхъ годовъ XIX столѣтія. Началось съ либеральнаго, по существу — «демократическаго» (хотя и формально монархическаго), движенія славянофиловъ. А съ шестидесятыхъ годовъ отходъ отъ Имперіи сталъ постепенно обозначаться уже въ правительственной линіи: Имперія постепенно превратилась въ псевдо-Имперію и даже въ контръ-Имперію.
Такимъ образомъ вышеуказанное англійское представленіе о Россіи, распространенное, по словамъ моего корреспондента, «евреями, поляками и финляндцами», опиралось, въ извѣстной степени, со сдѣланной мною хронологической поправкой, на реальную почву. Что касается «евреевъ, поляковъ и финляндцевъ», то къ сложному вопросу объ ихъ роли въ процессѣ имперскаго разложенія я еще вернусь.
А. С.
Возрожденіе, №1929, 13 сентября 1930
Views: 23