Ту друа резерве [1]
На дняхъ папа и мама имѣли продолжительный споръ относительно моей дальнѣйшей судьбы.
Папа говорилъ, что я уже балбесъ порядочный, и что мнѣ уже давно пора или поступить въ контору Лѣсина для изученія банковскихъ операцій съ большевиками, или просто начать сотрудничество въ республиканско-демократическомъ органѣ. Въ отвѣтъ на что мама долго кричала и говорила, что я умственно еще очень хилый ребенокъ, что мнѣ всего тридцать три года, и что я выгляжу совсѣмъ младороссомъ.
На что папа возразилъ, что ему наплевать съ Эйфелевой башни, младороссъ я или малороссъ, и что онъ все равно рѣшилъ сдѣлать изъ меня демократическаго газетнаго работника.
Во-первыхъ, онъ не въ состояніи больше читать моего дневника, которымъ можетъ увлекаться только такой кретинъ, какъ тетинзининъ мужъ.
А во-вторыхъ, по мнѣнію папы, пусть лучше я въ газетѣ буду нагонять строчки, нежели на улицѣ гонять собакъ.
Чѣмъ бы окончился весь этотъ споръ, я не знаю. Можетъ быть, мама добилась бы своего и добила бы папу. Но на мое несчастье, какъ разъ пришелъ дядя Петя.
А дядя Петя извѣстно, какой черствый. Всегда кажется, будто его три дня назадъ купили въ булочной.
— Это правильно, — очень черство сказалъ онъ. — Я вамъ давно говорю, что съ его дневниками нужно что нибудь сдѣлать. До сихъ поръ надоѣдалъ ими своей семьѣ, теперь пусть надоѣдаетъ публикѣ.
И какъ я ни возражалъ и ни жаловался на свою судьбу-индѣйку, ничего не вышло. Дядя Петя заявилъ, что моя судьба не можетъ быть индѣйкой, потому что я самъ гусь лапчатый, а папа добавилъ, что я не Станиславъ и не Анна, а потому не могу безконечно висѣть у него на шеѣ.
На слѣдующій день меня, раба Божьяго, повели въ республиканско-демократическій органъ и стали испытывать, на какую роль я пригожусь, если Лѣсинъ будетъ суфлировать.
Сначала посадили въ пюблиситэ. [2] Но тамъ сразу же вышло недоразумѣніе. Пришла шикарная дама, дала мнѣ текстъ объявленія «бенъ де люксъ, [3] адресъ такой-то».
А я какъ сообразительный ребенокъ сразу догадался, въ чемъ дѣло, и отказалъ.
Потому что я хорошо знаю, что такое объявленіе неприлично даже для республиканскаго строя.
А завѣдующій подскочилъ ко мнѣ, какъ тигръ и Ефрать, выхватилъ изъ рукъ дамы объявленіе и принялъ. А меня съ проклятіями отослалъ въ отдѣлъ бухгалтеріи.
Сидѣлъ я въ бухгалтеріи недолго, но успѣлъ все-таки высчитать: по шестьсотъ номеровъ въ день высылаемъ большевикамъ по подпискѣ, слѣдовательно: триста франковъ получаемъ помощи отъ большевиковъ въ день. Въ мѣсяцъ девять тысячъ. Въ годъ сто восемь тысячъ. За десять лѣтъ существованія газеты, одинъ милліонъ восемьдесятъ тысячъ.
Подхожу послѣ окончанія работы къ директору-распорядителю, объясняю, что это очень странно для идейнаго республиканскаго органа.
А онъ разсердился, какъ Юпитеръ, топнулъ ногой и сказалъ, что въ бухгалтеріи мнѣ дѣлать нечего, и что теперь меня переведутъ въ редакцію, гдѣ будутъ испытывать въ качествѣ репортера и фельетониста.
Потому что репортеръ не бухгалтеръ и можетъ легко относиться къ цифрамъ. А фельетонистъ тоже не сборщикъ объявленій и всегда въ состояніи бичевать порокъ, несмотря на свои нравственныя качества.
Изъ редакціи я вернулся домой очень рано, разстроенный какъ тетинзининъ рояль, и долго плакалъ на груди у мамы.
Потому что съ репортажемъ и фельетономъ тоже ничего не выходитъ.
Потому что заставили меня сразу сѣсть за столъ и написать о тайномъ засѣданіи чекистовъ въ Парижѣ.
А я о тайномъ засѣданіи чекистовъ ничего не могъ написать, потому что такого засѣданія никогда не было.
А они говорятъ, что нужно высасывать изъ пальца.
А когда я спросилъ, изъ какого — никто не хотѣлъ показать.
А фельетонъ попробовалъ написать и тоже для республиканской газеты не вышло.
Требуютъ, чтобы ругался какъ извозчикъ и острилъ какъ сапожникъ.
А какъ я могу, если у меня нѣтъ спеціальнаго техническаго образованія?
Папа очень бранился, когда узналъ.
Говорилъ, что я для него сущій крестъ, и что зто особенно для него тяжело, потому что онъ вообще креста никогда не носилъ и даже въ Бога не вѣруетъ.
А дядя Петя, увидѣвъ папино горе, сталъ его успокаивать и сказалъ, что не вся надежда потеряна.
Потому что, пока я подрасту, можно печатать мои дневники. А потомъ, черезъ нѣсколько лѣтъ, меня снова нужно повести къ лѣсинскимъ молодцамъ и втиснуть въ фельетонисты.
Только я долженъ за это время окончательно огрубѣть, потерять всякое понятіе о приличіи и вообще сдѣлаться совершенно безпардоннымъ субъектомъ.
Потому что это, — какъ увѣряетъ дядя Петя, — открытая дорога къ республиканско-демократичеокому юмору и къ лѣсинской кунсткамерѣ вообще.
Ну что же… Ки вивра, верра [4] баккара!
[1] Всѣ права защищены (фр.)
[2] Отдѣлъ рекламы (фр.)
[3] Баня высшаго класса (фр.)
[4] Поживемъ — увидимъ (фр.)
А. Ренниковъ
Возрожденіе, №1615, 3 ноября 1929
Views: 29