Интересно знать, какое это будетъ число?

Четырнадцатое іюля, девятое сентября, пятое мая?

На петербургскихъ улицахъ каждый годъ въ этотъ день масса оживленнаго празднично-настроеннаго люда. На правительственныхъ и частныхъ зданіяхъ національные флаги. На трамваяхъ и автобусахъ тоже. Арка Главнаго Штаба, Александровская колонна, историческіе памятники, рѣшетки мостовъ, фонари — все украшено гирляндами. И на площадяхъ, противъ большихъ ресторановъ, досчатые помосты, обтянутые кумачемъ, оркестры музыки, ожерелья изъ разноцвѣтныхъ лампочекъ, хлопающіе на вѣтру плакаты:

«Здѣсь тоже танцуютъ».

Правда, эта веселящаяся русская публика не вполнѣ будетъ напоминать бывшимъ эмигрантамъ парижскую іюльскую толпу. Во Франціи, конечно, было проще и безопаснѣе. Веселіе проявлялось поверхностно, безъ надрывовъ. Можно было уютно сидѣть у столика на тротуарѣ и даже дремать въ полной увѣренности, что вокругъ ничего не случится, что ничья душа не развернется во всю ширь до предѣловъ вмѣшательства въ твой личный сонъ.

Русское веселье окажется и экспансивнѣе и нервнѣе и разнобразнѣе въ своемъ спектрѣ: отъ залихватской неудержимой пѣсни до трагическаго монолога надъ стаканомъ вина.

И танцовать будутъ, навѣрно, не такъ, какъ въ Парижѣ, гдѣ за непринужденностыо движеній всегда видна осторожность — какъ бы не повредить подметокъ, не помять новаго платья…

Въ танцахъ у насъ проявится и больше горячности, и больше неуклюжести, и полное забвеніе цѣны костюма и туфель.

Однако, какъ все-таки будетъ хорошо, какъ чудесно! Вокругъ — счастливыя лица, свидѣтельствующія о достоинствѣ свободнаго гражданина, Любовные взгляды, направленные на національные флаги. Успокоенныя, увѣренныя, нашедшія честь и достоинство русскія сердца.

Утромъ, на Марсовомъ полѣ, глава государства приметъ парадъ. Пройдутъ европейскіе полки, сибирскіе; наѣздники изъ далекихъ степей Средней Азіи; федеративные или автономные — какъ они захотятъ сами — кавказскіе молодцы въ папахахъ и буркахъ. Пройдутъ подъ гулъ колоколовъ по Садовой на Невскій, по Невскому до Адмиралтейства, свернутъ къ Исаакію. Сорокъ вождей разныхъ племенъ, автономныхъ или не автономныхъ, — какъ имъ будетъ пріятнѣе — проѣдутъ на коняхъ, въ автомобиляхъ, во главѣ огромной процессіи.

А изъ оконъ зданій, съ балконовъ, съ тротуаровъ — радостные клики, мельканіе платковъ, качаніе протянутыхъ рукъ…

Чудесный, въ общемъ, будетъ праздникъ — эта годовщина взятія Кремля, освобожденіе Россіи отъ небывалаго краснаго ига.

Какое число — неизвѣстно. Можетъ быть, четырнадцатое іюля, можетъ быть, пятое мая. Все равно…

И какъ грустно будетъ видѣть на фонѣ этого всеобщаго ликованія одинокія забытыя фигуры, угрюмо сидящія за столиками, мрачно слѣдящія за окружающимъ яркимъ веселіемъ.

Придутъ они, эти бывшіе люди, потребуютъ бутылку контрексевиля или виши, чтобы было видно, что они не празднуютъ, а лечатся, — и начнутъ изливать другъ другу свои безплодныя жалобы.

— Ну, и не везетъ же нашей русской исторіи, Александръ Федоровичъ, — со вздохомъ скажетъ одинъ. — Сначала все, какъ будто, шло хорошо, по-французски: казалось, что національнымъ праздникомъ сдѣлается взятіе Петропавловской крѣпости. А вотъ, полюбуйтесь. О значеніи Петропавловской никто не вспоминаетъ, а по случаю взятія Кремля неистово пляшутъ.

— Эхъ, что и говорить, Игорь Платоновичъ, — печально скажетъ другой. — Если бы я зналъ, что русская исторія выкинетъ такой фортель, никогда не сталъ бы въ нее вмѣшиваться. Вотъ три мѣсяца назадъ, когда была годовщина нашей великой февральской, знаете, что со мной случилось? Вышелъ я двадцать восьмого числа на Невскій, остановился на тротуарѣ и рѣшилъ, несмотря на свой возрастъ, плясать. Морозъ былъ порядочный, прохожихъ немного. И все-таки внушительная толпа образовалась. «Въ чемъ дѣло? Почему, — спрашиваютъ, — человѣкъ танцуетъ»? Одинъ господинъ за каретой скорой помощи рѣшилъ послать, проходившая мимо старушка, глядя на меня, плакать начала, креститься. Объясняю я имъ всѣмъ, что праздную взятіе Петропавловской крѣпости, что хочу направить народныя чувства въ настоящее русло, но теперь вы знаете, какая толпа: совершенно безчувственная. Городового позвали, канальи, протоколъ начали составлять.. Слава Богу, сердобольная старушка заступилась, отбила. Но вы скажите мнѣ, все-таки, Игорь Платоновичъ: почему міръ такъ глупо устроенъ? Когда несознательный народъ пляшетъ на улицѣ, никто не считаетъ, что его надо лечить. А вотъ когда я, выдающійся сознательный дѣятель, затанцую, — сейчасъ же посылаютъ за каретой, за санитарами, за городовымъ?

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №1871, 17 іюля 1930.

Views: 37