Огромная реклама сопровождаетъ появленіе французскаго перевода нашумѣвшей и въ Германіи книги Зибурга «Gottin Frankreich» («Dieu est-il Français?», изд. Грассэ). Что представляетъ собою эта книга, которая, несомнѣнно, всѣми будетъ прочтена? Каковы цѣли, руководившія авторомъ? И каково, наконецъ, само ея содержаніе?

На всѣ эти вопросы, даже на послѣдній, отвѣтить не такъ-то легко. Книга охватываетъ огромный кругъ фактовъ и идей. Въ ней много бріо, немало сверкающихъ интермеццо. Въ общемъ же можно сказать, перефразируя слова Тургеневскаго героя, что она представляетъ собою одновременно и симптомъ и прогрессъ. Но и по прочтеніи ея остается не вполнѣ яснымъ вопросомъ: симптомомъ и прогрессомъ чего именно является эта, пусть и написанная сильно и, повидимому, искренно, и все же какъ бы зашифрованная книга, имѣющая множество разнообразнѣйшихъ отдѣльныхъ аспектовъ?

Въ ней слишкомъ часто сквозитъ тонъ дипломатической ноты — дипломатической ноты Германіи, адресованной Франціи, — чтобы можно было пренебречь этимъ ея современно-актуальнымъ политическимъ характеромъ. Но, обращаясь къ Франціи и слагая даже мѣстами гимнъ въ ея честь, авторъ часто обнаруживаетъ свою нѣмецкую, подлинно-нѣмецкую, душу. Онъ хорошо знаетъ Францію. Нѣтъ, кажется области во французской жизни, которой бы онъ не изучилъ. Онъ глубоко вчувствовался во Францію, продумалъ ея тайны, впиталъ ее въ себя. И все же его Франція, пусть и мастерски имъ изображаемая, есть Франція въ нѣмецкомъ преломленіи. Отсюда, отчасти, и главнѣйшій интересъ его книги. Но отсюда же и нѣкоторый дефектъ его построеній, нѣкоторый его error in re, [1] на который укажу ниже. И отсюда же нѣкоторая, выражаясь мягко, нецѣлесообразность его, такъ сказать, «дипломатическаго метода» (поскольку его книга есть дипломатическая нота). Въ томъ то и дѣло, что нота эта часто оборачивается «назиданіемъ», даже «поученіемъ», снисходительною (и то не особенно) усмѣшкою сожалѣнія, въ которой адресатъ можетъ порою почувствовать скрытую угрозу… Авторъ — поклонникъ прекрасной Франціи. Онъ высоко цѣнитъ ея врожденный тактъ и ея «обаяніе законченнаго», ея глубокую человѣчность. Но онъ безпрестанно читаетъ ей нотаціи, онъ даже ее называетъ «отставною націей»… Начавъ «за здравіе», онъ часто кончаетъ «за упокой»…

***

Пишущій эти строки имѣетъ менѣе всего основаній умалять значеніе книги Зибурга. Она какъ разъ даетъ цѣннѣйшій матеріалъ для познанія націи, т. е. для той критико-конструктивной работы, которою давно уже занятъ авторъ этихъ строкъ. Книга Зибурга и есть, въ сущности, книга о націи. Вотъ что онъ говоритъ въ данномъ отношеніи о Франціи:

«Франція — страна католическая въ томъ смыслѣ, что и нынѣ она не дѣлаетъ различія между расами. Можно стать французомъ совершенно такъ же — какъ люди, принимая крещеніе, становятся христіанами. Во французскую націю люди входятъ, какъ въ религіозное соединство, образуемое не кровью, но духомъ». Этимъ авторъ и объясняетъ легкость, съ которою Франція поглощаетъ чужеродные этническіе элементы. «Не кровь связываетъ ихъ съ Франціей, но духъ. Не физіологическое единство сближаетъ гражданъ, но единство вѣры, вѣры во Францію. Кровь перемѣнить нельзя, но вѣра пріобрѣтается… Быть французомъ вовсе не значитъ принадлежать къ опредѣленному племени. Это значитъ — быть пріобщеннымъ къ извѣстной концепціи національнаго духа»…

Все это вполнѣ справедливо. Но авторъ не догадывается, что его проницательная характеристика французскаго національнаго единства служитъ вмѣстѣ съ тѣмъ превосходнѣйшей характеристикою націи вообще, націи, какъ таковой. Въ этомъ и заключается его основной error in re, на который я намекнулъ выше… Различіе Франціи отъ другихъ націй въ данномъ отношеніи есть лишь различіе степени. Она есть совершеннѣйшій образецъ націи. Другіе же ея образцы — менѣе совершенные, менѣе законченные. И въ томъ, что данное французское «совершенство» столь сильно поражаетъ автора, — какъ разъ и можно видѣть косвенное доказательство того, что его собственная нація весьма еще далека въ данномъ отношеніи отъ законченности и совершенства, что Германія до сихъ поръ представляетъ собою весьма неполную націю…

***

Самое интересное въ книгѣ — едва ли не внѣ ея непосредственной темы. Такова общая проблема католичества, которую авторъ не разъ задѣваетъ, въ частности, и въ связи съ Жанною д-Аркъ, и ея ролью въ созданіи національной Франціи. Зибургъ, на нашъ взглядъ, даже нѣсколько преувеличиваетъ ея роль. Но онъ правъ, когда утверждаетъ, что какъ и во времена похода Жанны въ Реймсъ (для коронованія короля), такъ и нынѣ еще Франція есть нація католическая, — если разумѣть подъ католичествомъ особую форму сознанія и существованія. «Тотъ, кто ведетъ войну со святымъ королевствомъ Франціей, ведетъ войну съ самимъ царемъ Іисусомъ». Эти слова Жанны приложимы, по мнѣнію автора, и къ современному французскому національному сознанію. Франція и нынѣ сознаетъ себя, выражаясь теологически, царствомъ Божіимъ — разумѣя подъ предикатомъ «Божьяго» особую форму государственно-національной жизни, созданную и поддер живаемую нѣкіимъ духовнымъ началомъ, хранителемъ котораго именно и чувствуетъ себя Франція.

Поэтому-то современный французъ можетъ себя считать, — и даже дѣйствительно быть — и анти-клерикаломъ и даже невѣрующимъ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ несетъ въ себѣ самомъ, во всемъ своемъ міровоззрѣніи, — глубокій отпечатокъ католическихъ формъ жизни. Поэтому-то и современному республиканцу-французу мѣра націи дана не Наполеономъ (еще въ меньшей степени Робеспьеромъ), но Людовикомъ XIѴ, истиннымъ творцомъ Франціи и совершителемъ анти-реформаціи. Идея спасенія Франціей исходитъ именно отъ него — пусть эта идея и превращается, со времени революціи, изъ политической въ гуманитарную. Но по существу въ данномъ отношеній между «старымъ режимомъ» и Революціей нѣтъ никакого разрыва. Революція подтвердила и закрѣпила французскую національную идею, какъ идею миссіи; вмѣстѣ съ тѣмъ она закрѣпила сознаніе Франціи, какъ избраннаго народа…

Основою ея національнаго единства служила сначала идея религіозная, а за тѣмъ идея цивилизаціи, воспринятая Франціей, въ сущности, также религіозно… Но замѣчу здѣсь мимоходомъ, что даже въ смыслѣ «миссіи», въ смыслѣ сознанія себя «избраннымъ народомъ», Франція вовсе не составляетъ исключенія среди другихъ націй. Особенность ея здѣсь опять-таки лишь та, что это сознаніе выражено въ ней болѣе ярко и болѣе полно чѣмъ въ другихъ націяхъ. И вмѣстѣ съ тѣмъ оно является въ ней пожалуй болѣе оправданнымъ объективно. Въ теченіе вѣковъ она дѣйствительно находилась во главѣ еврепойскаго движенія, во главѣ исторіи Европы… Что касается разрыва современной Франціи съ католическою церковью, то необходимо добавить, что и ранѣе его Франція, въ сущности признавала истиннымъ лишь такой католицизмъ, который соотвѣтствовалъ ея политической и соціальной концепціи націи и го ударства. Эта особая національная концепція католицизма вполнѣ уже ясна въ Жаннѣ д-Аркъ. И въ этомъ смыслѣ Франція и въ наши дни — страна католическая. «Франціи удалось сдѣлать католицизмъ національнымъ, превратить универсальную религію во французскую вѣру».

***

На этой-то точкѣ сліянія универсальнаго съ національнымъ и раскрывается истинное существо французскаго духа. Всякая французская идея, всякое великое дѣяніе, совершенное французами, вообще всякая крупная французская фигура, принадлежатъ, въ сознаніи Франціи, — всему человѣчеству. Но и обратно: всякая крупная цѣнность, созданная человѣчествомъ, должна быть или стать и французскою цѣнностью; въ противномъ случаѣ она есть (въ глазахъ Франціи) заблужденіе, ересь или даже просто обманъ.

Въ этомъ утвержденіи Зибурга есть, можетъ быть, и нѣкоторое преувеличеніе. Но все же оно опирается и на что-то реальное во французскомъ духѣ. Это реальное тѣсно связано съ основной концепціей французской націи — какъ она осязается самими французами. Французская нація есть въ основѣ — логическое соединство. Французъ ощущаетъ самъ себя прежде всего — какъ существо разумное. И авторъ правъ, когда называетъ Францію «ярмаркою Разума» и вмѣстѣ съ тѣмъ — въ нѣсколько иномъ планѣ — «живымъ муземъ». Въ самомъ дѣлѣ: вѣдь и всякій музей есть прежде всего логическое соединство… Но вмѣстѣ съ тѣмъ французскій «музей», французское «царство Разума», — созданы непрерывною историческою преемственностью, которую французскій геній всегда считалъ долгомъ всемѣрно поддерживать: въ этомъ требованіи онъ слышалъ голосъ живущаго
въ немъ Разума, такимъ-то путемъ собралъ въ свой «музей» столько цѣнныхъ идей и всякаго рода благъ, «дѣлающихъ жизнь красивою, легкою и достойною»…

Но Разумъ есть нѣчто общечеловѣческое. Поэтому идея націи и сливается во Франціи съ идеей всемірности. Я касался уже выше генезиса этого сліянія. Франція какъ бы почувствовала, что тотъ, кто овладѣваетъ католичествомъ какъ особою формою національнаго бытія, тѣмъ самымъ овладѣваетъ и первенствомъ среди другихъ народовъ. И до сихъ поръ еще Франція живетъ чувствомъ, что все всемірное, универсальное есть по существу нѣчто французское, что все французское способно охватить весь міръ. Таково происхожденіе съ одной стороны галликанизма и «мистическаго націонализма» Франціи, а вмѣстѣ съ тѣмъ и специфически французской идеи «цивилизаціи».

Такъ-то нація, человѣчество и цивилизація сливаются во Франціи въ своеобразное дѣйственое триединство. Но французская концепція «цивилизаціи» существенно отлична отъ нашей, заимствованной преимущественно изъ нѣмецкаго мышленія, категоріи «культуры». Размѣръ статьи, къ сожалѣнію, не позволяетъ мнѣ остановиться на страницахъ книги, гдѣ авторъ мастерски раскрываетъ сложный комплексъ чувствъ, фактовъ и идей, вложенный во французскую концепцію «цивилизаціи». Скажу лишь, что именно эта концепція дѣлаетъ до сихъ поръ любого француза, въ нѣкоторомъ смыслѣ, «крестоносцемъ». Тѣснѣйшимъ же образомъ связано съ нею и то, что Франція чувствуетъ себя не только вполнѣ конченнымъ, но и замкнутымъ въ себѣ совершенствомъ. Она — наиболѣе развитое, наиболѣе яркое, «цивилизованное соединство». Но соединство, вмѣстѣ съ тѣмъ и наиболѣе, въ нѣкоторомъ смыслѣ, закрытое, наиболѣе исключительное.

Въ этомъ-то пунктѣ и выступаетъ, по Зибургу, оборотная сторона медали. И не въ томъ бѣда, что Франція все находитъ въ себѣ самой. Это довольство собою отнюдь не есть «самодовольство». Напротивъ, живя своею жизнью, Франція чувствуетъ себя живущею и для всего міра. Но вмѣстѣ съ тѣмъ міръ, по ея чувству, можетъ быть спасенъ лишь тогда — когда онъ увѣруетъ въ Французскихъ боговъ. Поэтому-то ея со знаніе самой себя самодовлѣющимъ цѣлымъ, диктуемое ей инстинктомъ самосохраненія, не допускаетъ въ это цѣлое — идущихъ извнѣ теченій. Чужіе боги для нея — ложные боги. И они остаются такими даже тогда, когда нѣкоторымъ образомъ входятъ въ моду: они и тогда остаются въ лучшемъ случаѣ «экзотикою»… Поэтому-то Французское «довольство собою», въ конечномъ итогѣ, изолируетъ Францію. Такъ-то и «глубокая человѣчность Франціи становится порою, въ силу заключенной въ ней внутренней логики, — почти безчеловѣчною…»

По мѣрѣ того, какъ Франція все сильнѣе придавала національный уклонъ заложеннымъ въ ея бытіе началамъ универсализма, по мѣрѣ того, какъ этотъ универсализмъ все сильнѣе оборачивался въ ней національной исключительностью, — она постепенно откалывалась отъ общаго контекста жизни Европы. «Святое королевство Франція», оставшееся таковымъ и при республикѣ (какъ, впрочемъ, и раньше оно было «христіанской республикой»), стало постепенно чѣмъ-то существенно отличнымъ — и даже кое въ чемъ противоположнымъ остальнымъ частямъ европейской «христіанской республики»… Даже не соглашаясь со всѣми построеніями автора въ данной области, можно все-таки признать, что кое въ чемъ онъ дѣйствительно правъ. Къ его сужденіямъ въ данной области можно было бы добавить, что, если характерную черту европейскаго культурнаго цикла составляетъ стремленіе къ безконечному, то это стремленіе выражено во Франціи, особенно современной, слабѣе, чѣмъ въ нѣкоторыхъ другихъ національныхъ мірахъ Европы. Можно даже сказать, что основнымъ стремленіемъ Французскаго духа часто является стремленіе именно къ конечному. Законченное, совершенное, гармоническое есть неизбѣжно конечное. Между тѣмъ стремленіе къ законченному совершенству, къ порядку въ жизни, чувствахъ и идеяхъ, къ стройной іерархіи цѣнностей есть основное стремленіе французскаго духа. Онъ въ этомъ отношеніи гораздо ближе къ античному міру, чѣмъ духъ остальной Европы. Французскій духъ есть до сихъ поръ въ весьма значительной степени — латинскій духъ.

Правъ Зибургъ, на нашъ взглядъ, и тогда, когда онъ указываетъ на поворотный пунктъ въ судьбѣ Франціи — послѣ Наполеоновскихъ войнъ. Съ этой поры бывшій ранѣе безусловнымъ приматъ французской націи ставится нѣкоторымъ образомъ подъ знакъ вопроса. И съ этой-то поры Франціи неизбѣжно предстояло, по мнѣнію автора, перестроить духовную основу своего національнаго бытія… Съ задачею этой Франція, по его мнѣнію, не справилась, не справляется и до сихъ поръ, даже не сознаетъ ее. Это-то и приводить ее въ со стояніе постояннаго духовнаго «осаднаго положенія». Франція не замѣтила, какъ возлѣ и вокругъ нея выросъ цѣлый новый европейскій міръ, цѣлое новое человѣчество, во многомъ отличное отъ того, представительство котораго ей принадлежало исторически.

Поэтому-то, утверждаясь въ этомъ возникшемъ вокругъ нея новомъ, мірѣ, т. е. стремясь сохранитъ и въ немъ своіо унаслѣдованную изъ прошлаго физіономію, она неизбѣжно вступаетъ съ этимъ міромъ въ борьбу. Такъ-то, по мнѣнію автора, и выходитъ, что «гуманистская система» Франціи часто оборачивается противленіемъ міру, чуть ли не ненавистью къ нему. Франція чувствуетъ необходимость дѣятельнаго сотрудничества съ Европой; она чувствуетъ, что въ противномъ случаѣ окажется изъ нея исключенною; но вмѣстѣ съ тѣмъ боится, что это сотрудничество заставитъ ее отказаться отъ цѣлаго ряда существеннѣйшихъ ея чертъ… Въ свѣтѣ этой альтернативы Зибургъ разсматриваетъ и франко-германскія отношенія…

Со многими его сужденіями въ данной области трудно согласиться. Но, мотивируя ихъ, онъ все же мастерски характеризуетъ Францію, какъ страну живого прошлаго. Ея настоящее рисуется ему именно продолженіемъ прошлаго. Впрочемъ, говоритъ онъ, Франція не знаетъ, въ сущности, и прошлаго: она знаетъ лишь непрерывность, la durée.

«Новыя времена? Какъ могутъ они наступить — когда Франція не знаетъ даже, что такое старыя времена! Она знаетъ лишь преемственность и устойчивость установленнаго»…

***

Интересны и сужденія автора о политической жизни Франціи, объ особененостяхъ ея соціальной и экономической психологіи, о Парижѣ и французской провинціи, о французскихъ концепціяхъ «свободы» и «природы», объ особомъ отношеніи французовъ къ труду, о французскомъ «вкусѣ», объ языкѣ и литературѣ Франціи, о франко-германскихъ отношеніяхъ; наконецъ, о весьма сложномъ комплексѣ чувствъ, идей и представленій, объединяемомъ во Франціи специфическою категоріей «безопасности» (sécurité). Многія изъ этихъ сужденій Зибурга очень оригинальны, весьма продуманы и ярко мотивированы… Я отмѣтилъ здѣсь лишь очень небольшую часть затронутыхъ имъ вопросовъ… Скажу въ заключеніе, что его книга, являющаяся, несомнѣнно, крупнымъ вкладомъ въ литературу «познанія Франціи», сама, вѣроятно, вызоветъ цѣлую новую литературу…

[1] Ошибка въ существѣ дѣла (лат.).

Александръ Салтыковъ.
Возрожденіе, № 2083, 14 февраля 1931.

Visits: 22