На дняхъ въ «Возрожденіи» г. П<авелъ> М<уратовъ> подошелъ вплотную къ одному изъ самыхъ коренныхъ вопросовъ структуры и организаціи національной власти, къ самому ея живому и наиболѣе дѣйственному существу. Политика или компетенція? [1] Которой изъ этихъ двухъ основныхъ силъ, которому изъ этихъ двухъ, во многихъ отношеніяхъ противоположныхъ и тѣмъ не менѣе одинаково входящихъ въ дѣйственное существо государственной власти порядковъ принадлежитъ приматъ — въ веденіи государственнаго корабля… По мысли автора, «вѣкъ нынѣшній», въ противоположность «вѣку минувшему», ищетъ прежде всего компетенціи. Ее-то и стремится онъ осуществить въ государствѣ — становясь все болѣе равнодушнымъ къ политическому принципу, какъ таковому (къ принципу «народоправства» или неограниченной монархіи), за которые были способны умирать предшествовавшія поколѣнія… Итакъ: всякая власть хороша, поскольку она компетентна, независимо отъ политическаго принципа, на которомъ она покоится. И всякая власть, независимо отъ положенныхъ въ ея основанія принциповъ, плоха — если она некомпетентна.

Говоря вообще, трудно было правильнѣе вскрыть основное различіе «вѣка нынѣшняго» отъ «вѣка минувшаго», чѣмъ это сдѣлано въ вышеизложенномъ построеніи П. М. Напомню, что при территоріальномъ раздѣленіи Франціи во время революціи — тогда-то, какъ извѣстно, и родился «вѣкъ минувшій» — было обращено сугубое вниманіе на то, чтобы мѣстныя собранія составлялись не по признаку профессіи, ремесла или корпоративной принадлежности, но по признаку жительствъ въ данномъ кварталѣ или округѣ. «Право представлять и быть представленнымъ, — мотивируетъ данное постановленіе Moniteur отъ 29 октября 1789 года, — даетъ не принадлежность къ корпораціи или профессіи, но званіе французскаго гражданина». Но это-то и значило изгнать фактически принципъ компетенціи — изъ самой основы государственнаго зданія.

***

Однако поставленный тогда, въ эпоху зарожденія «вѣка минувшаго», вопросъ — принимаетъ и нѣсколько иной видь. И этотъ вѣкъ, въ сущности, не отвергалъ компетенціи. Онъ видѣлъ ее въ иномъ, чѣмъ видимъ ее мы, но и онъ подошелъ съ точки зрѣнія «компетенціи» къ утвержденію примата политическаго принципа въ государственной жизни. Разница здѣсь не въ томъ, что онъ утвердилъ приматъ «не-компетенціи», а въ томъ, что онъ призналъ «компетентнымъ» не профессіонала, не члена корпораціи, но гражданина. Можно конечно утверждать, что слишкомъ одностороннее проведеніе такого взгляда ведетъ къ цѣлому ряду гибельныхъ послѣдствій. Но нельзя отрицать, что и въ немъ заключена большая внутренняя логика… И вмѣстѣ съ тѣмъ весь этотъ строй идей обнаруживаетъ что и сами категоріи «компетенціи» и «компетентности», казалось бы безусловно объективныя, въ дѣйствительности могутъ порою окрашиваться субъективно: не одно и тоже принимаемъ мы въ разныя эпохи и въ разныхъ условіяхъ за «компетенцію»…

Все это и показываетъ, что далеко не такъ-то легко опредѣлить, что такое есть «въ сущности компетенція» — въ дѣлѣ государственнаго строительства. Да и на практикѣ не всегда легко рѣшить какой именно строй является «компетентнымъ». Можно ли, напримѣръ, назвать таковымъ строй Америки? Этотъ вопросъ представляется мнѣ спорнымъ. Не американскими-ли именно дѣятелями были явлены, за последнюю четверть вѣка, — и въ количествѣ, можно сказать, умопомрачительномъ, — наиболѣе классическіе случаи «государственной не-компетенціи»? Достаточно вспомнить Вильсона. Но и дѣятели совершенно иного склада, на первый взглядъ рѣзко противоположнаго вильсоновскому, часто оказываются въ Америкѣ, при болѣе внимательномъ разсмотрѣніи, такими же, но только такъ сказать «обратными» Вильсонами… Или возьмемъ, напримѣръ, современный строй Франціи. Если послушать французовъ — особенно наиболѣе вдумчивыхъ среди нихъ, — то этотъ строй никакъ нельзя назвать «компетентнымъ». И съ большими лишь оговорками, дополненіями и разъясненіями можно, съ другой стороны, принять утвержденіе П. М. — будто наша историческая власть представляла «довольно полно», во время войны, — «не-компетенцію». Въ этомъ отношеніи можно сказать: и да и нѣтъ.

Уже само слово «компетенція» вызываетъ представленіе о техникѣ и о работѣ приноровленнаго аппарата. Но можно ли утверждать, что въ этомъ смыслѣ навыковъ, налаженной работы и техники власти, т. е. прежде всего въ смыслѣ своего техническаго аппарата, наша историческая власть была «некомпетентна», вообще уступала въ чемъ-либо — инымъ государственнымъ организаціямъ?

***

И все же авторъ, на мой взглядъ, въ чемъ-то сугубо правъ — и въ этомъ своемъ, нѣсколько можетъ быть, чрезмѣрномъ въ своемъ выраженіи утвержденіи. Установленныя мною предварительныя вѣхи и имѣютъ цѣлью уточненіе, ближайшее разъясненіе и дальнѣйшее обоснованіе его глубоко вѣрной, на мой взглядъ, въ основѣ, мысли.

Выскажу, дополняя ее, что секретъ власти, въ смыслѣ творческаго дѣйствія, не столько въ ея структурѣ и организаціи (въ смыслѣ осуществленія того или иного политическаго принципа) и даже не столько въ ея «компетенціи», сколько въ самой націи, ею представляемой. Въ этомъ утвержденіи не заключается отверженія цѣнности политическаго принципа, какъ такового. Но и сама эта цѣнность можетъ быть принята лишь въ тѣсной связи съ бытіемъ націи, съ національными потенціями и возможностями даннаго момента. Въ томъ-то и дѣло, что и Америка и Франція были во время войны живыми націями. Это-то и имѣло результатомъ, что весьма далекій отъ совершенства французскій строй не помѣшалъ тому, что власть оказалась, во Франціи, «компетентной» — въ годину испытанія. То же можно сказать и о строѣ Америки, самомъ старомъ изо всѣхъ существующихъ нынѣ въ мірѣ «режимовъ», разсчитанномъ на первобытную пастушескую и земледѣльческую страну и нынѣ ставшемъ явно-отсталымъ, архаическимъ, даже граничащимъ въ очень многихъ своихъ чертахъ съ нелѣпостью… Напротивъ, россійская нація давно уже находилась въ процессѣ глубокоболѣзненнаго перерожденія, ослабившаго всѣ ея устои. Такъ-то и вышло, что при превосходномъ техническомъ аппаратѣ власти и безспорной ея «компетенціи», ни эта компетенція, ни самъ аппаратъ власти не могли быть использованы въ національныхъ цѣляхъ.

Я уже много разъ касался въ «Возрожденіи» вопроса объ этническомъ (а это значить: антинаціональное) перерожденіи Россіи послѣднихъ десятилѣтій, проявлявшемся одновременно въ двухъ ея, по существу, сродныхъ основныхъ аспектахъ: революціи и реакціи. Не буду вновь углублять этой темы. Дополню вышесказанное лишь тѣмъ, что всякій «строй», всякій «режимъ» означаетъ не только техническій аппаратъ власти и ея живую каждодневную практику — и не только соціальный идеалъ, которымъ эта власть вдохновляется — но и національную программу, даже національную философію и психологію. Другими словами, между «режимомъ» и основными линіями національнаго бытія, болѣе того: между режимомъ и самою концепціей націи, которая можетъ быть различною у разныхъ народовъ и въ разныя эпохи, существуетъ тѣснѣйшая связь. Такъ-то и выходитъ, что самъ «строй» любой націи есть лишь одно изъ ея выраженій. Онъ есть выраженіе основныхъ ея цѣнностей и стремленій. Потому-то режимъ и можетъ быть «жизненнымъ» — а вѣдь это въ сущности и значить «компетентнымъ» въ смыслѣ П. М. — лишь въ мѣру «жизненности» самой представляемой имъ націи. И вмѣстѣ съ тѣмъ — лишь въ мѣру своего соотвѣтствія и вѣрности основнымъ историческимъ силамъ и идеямъ, заключеннымъ въ этой націи. Тамъ, гдѣ сама нація отклонилась отъ этихъ силъ, тамъ не можетъ быть и «жизненнаго» режима. Ибо всякая нація заключаетъ въ себѣ идею, осуществленіемъ которой она и является. И когда сама нація отказывается отъ заключенной въ ней идеи, когда становится неясною — какъ было у насъ въ послѣднія десятилѣтія — національная программа, тогда дѣлается «больнымъ» и режимъ. Внѣшнимъ выраженіемъ этого перерожденія и является то, что онъ теряетъ «компетенцію» — не въ узко техническомъ смыслѣ работы его аппарата, но въ болѣе глубокомъ смыслѣ истинно-творческой работы.

***

Въ этомъ контекстѣ уже представляется, какъ кажется, возможнымъ нѣсколько ближе подойти къ вопросу, что же такое есть, въ основной своей сущности, государственная «компетенція»* въ смыслѣ П. М. Уже изъ предыдущаго видно, что она заключаетъ въ себѣ не только основанную на спеціальномъ знаніи и практическомъ умѣніи управомоченность, но и нѣчто иное. И мы уже предчувствуемъ, что едва ли не въ этомъ «иномъ» и заключается дѣйственный, горящій центръ всего вопроса.

Чтобы опредѣлить ближе природу государственной компетенціи, намъ приходится ввести въ кругъ нашихъ построеній одну особую категорію, въ присутствіи которой въ творческомъ процессѣ жизни мы ежечасно убѣждаемся, хотя обычно и не обращаемъ на нее большого вниманія. Эта жизненная и творческая категорія, категорія живого творчества жизни — настолько яркая и рѣзко-реальная, что она часто принимаетъ и физіологическое выраженіе. Однако эта категорія — категорія расы — есть по своему источнику духовная, и она всегда остается скорѣе духовною по своему существу. Она-то и получаетъ первенствующее значеніе при объясненіи и оцѣнкѣ цѣлаго ряда явленій соціальной и національной жизни.

Я неоднократно уже подчеркивалъ въ предыдущихъ очеркахъ, что сама нація полна «расы», — расы, въ смыслѣ прежде всего духовномъ, — т. е. что она есть по существу, расовое явленіе. Но то же можно сказать и вообще о культурѣ, а также о государствѣ, о всей вообще суммѣ явленій, создающихъ соціальную и національную жизнь. И прежде всего — о государственной власти. Послѣдняя и являются, въ своей дѣйственной сущности, т. е. поскольку она дѣйствительно служитъ творческимъ факторомъ націи, — явленіемъ расоваго порядка.

Чтобы предыдущее оказалось вполнѣ яснымъ, надо, конечно, условиться, что разумѣть въ данномъ случаѣ подъ «расою». Я уже указалъ, что она является, въ нашемъ смыслѣ, т. е. въ смыслѣ творческаго своего дѣйствія, функціей духа. Но для дальнѣйшаго, болѣе близкаго опредѣленія этой ея функціональности — надо имѣть въ виду еще и следующее. Слово «раса» имѣетъ, какъ извѣстно, два значенія. Она означаетъ во-первыхъ расовую группу, т. е. извѣстное соединство, объединенное совокупностью нѣкоторыхъ признаковъ: цвѣтомъ кожи, антропометрическими данными, типомъ лица, также и духовнымъ складомь. Но, наряду съ этимъ качественнымъ значеніемъ, слово «раса» имѣетъ и количественный смыслъ. Здѣсь дѣло сводится къ болѣе или менѣе. Изъ двухъ людей — принадлежать ли они къ одной и той же или къ двумъ различнымъ расамъ (въ первомъ смыслѣ) — у одного можетъ быть болѣе «расы», т. е. «породы», а у другого меньше. Нація, культура, государство связаны съ «расою» отчасти и въ первомъ, качественномъ смыслѣ этого слова. Особенности «расы» (повторяю вновь, что имѣю имѣю въ виду прежде всего духовную основу даннаго явленія) и ея осуществляемая въ націи основная идея всего сквозитъ — если между обоими порядками еще не утрачена животворящая цѣлая органическая связь — и въ организаціи власти, въ ея структурѣ и въ самомъ даже ея дѣйствіи. Но нація, культура и государство суть «расовыя явленія» — особенно во второмъ, количественномъ смыслѣ этого слова. Всякая государственная власть, дѣйствительно заслуживающая это имя, т. е. способная на творческое дѣйствіе, есть «расовое созданіе», прежде всего въ томъ смыслѣ, что она «породиста». Она не только выражаетъ опредѣленный типъ и характеръ, но и является напряженнѣйшимъ сгущеннымъ ихъ выраженіемъ.

***

Такая-то «породистая» власть неизбѣжно и окажется всегда «компетентною» — по практическимъ послѣдствілмъ своего властвованія. Пока во власти жива «раса», она снесетъ все: и жесточайшіе удары исторической судьбы и крупные дефекты въ собственномъ своемъ строеніи и глубокую ошибочность политическихъ принциповъ, лежащихъ въ ея основѣ, и самые убійственные методы управленія и хозяйствованія, и «квалифицированную» и техническую и всякую иную не-компетентность своихъ представителей… Такъ Римское государство, введшее анархію (въ образѣ трибунской власти) въ самую основу своего строя, не только явило максимумъ фактической «компетепціи» въ современномъ ему мірѣ, но и оказалось носителемъ величайшей исторической судьбы. Но это стало возможнымъ лишь потому, что само оно было въ высшей степени — расовымъ созданіемъ. Таковыми же были и Византія ѴI — XІІ вѣка, и Венеція въ исходѣ Среднихъ вѣковъ, а впослѣдствіи Франція Людовика XIѴ, и наша великая Имперія. Но къ типу такихъ «расовыхъ созданій» подходятъ и современная Франція и Америка. Наоборотъ, Россія послѣднихъ десятилѣтій, — сначала медленно, а потомъ все быстрѣе — теряла свою «расу»… При сравненіи нашего «строя» эпохи имп. Николая II со строемъ эпохи нашихъ царицъ XѴIII вѣка, — послѣдній кажется намъ явно анархическимъ. Его государственный аппаратъ, какъ и строй современной Америки, былъ въ сущности, архаическимъ, унаслѣдованнымъ отъ старой Москвы. Вообще въ немъ было много «невязокъ» — отчасти напоминающихъ таковыя же современнаго американскаго строя. И все же въ Елисаветинско-Екатерининскомъ строѣ было что-то, что сдѣлало его необыкновенно дѣйственнымъ. Это «что-то» и заключалось въ ярко проявлявшейся въ ней «расѣ». Все въ немъ дышало ею и поэтому-то онъ и дѣлалъ чудеса. Напротивъ, очень «стройный», весьма «логичный» и технически довольно совершенный, но лишенный «расы» строй нашихъ послѣднихъ десятилѣтій, несмотря на его высокую государственную квалифицированность, превосходившую на мой взглядъ таковую Франціи и Америки, во всякомъ случаѣ, не уступавшій имъ, оказался въ порядкѣ дѣйствительности, — «не-компетенціей»…

Много таинственнаго, много рокового заключено въ судьбѣ какъ отдѣльныхъ людей, такъ и цѣлыхъ націй, — особенно въ той области еще неизвѣданнаго и до сихъ поръ пренебреженнаго въ жизни національныхъ группъ, къ которой какъ разъ относится ихъ бытіе, какъ «расовыхъ» созданій…

***

«Раса» — основное явленіе жизни, проявляется и распознается во всякомъ ея движеніи. И такъ какъ огромное мѣсто въ жизни занимаетъ игра — во всѣхъ смыслахъ этого слова и во всѣхъ манифестаціяхъ этого явленія, — то игра и представляетъ собою обширнѣйшее поле для проявленія расы: игра, начиная со всякаго вообще спорта и вплоть до высшихъ, сплошь «расовыхъ» тонкостей политической игры. Поэтому-то къ политикѣ, вообще ко всей совокупности бытія національныхъ соединствъ вполнѣ приложимо спортивное выраженіе: «быть въ формѣ». Но что имѣется въ виду этимъ выраженіемъ, — тѣснѣйшимъ образомъ связано съ самимъ существомъ «расы». «Быть въ формѣ» — это и есть одно изъ самыхъ основныхъ ея проявленій. И національная власть, и сама нація, и вообще «раса», какъ таковая, — все это живыя струи бытія, пребывающаго «въ формѣ», т. е. въ состояніи совершеннѣйшаго раскрытія опредѣленно направленныхъ возможностей. — Здѣсь жизнь и инстинктъ, т. е. даже «раса», сливаются въ одно нераздельное цѣлое — съ навыками культурной наученности. Но тутъ-то и выступаетъ лживая суть послѣдней. Она заключается не столько въ «образованіи», сколько въ воспитаніи. И даже въ этомъ особомъ, весьма близкомъ къ «разведенію», смыслѣ этого слова, который имѣется въ виду — когда мы говоримъ о выведеніи высшихъ сортовъ растеній и разведеніи высшихъ «культурныхъ» породъ животныхъ. Сущность расоваго воспитанія, которое есть выращиваніе, и сводится къ пробужденію въ воспитываемомъ общаго такта, общихъ созвучій — съ воспитывающей средою.

И все это въ весьма значительной степени относится и къ культурѣ чисто государственной. Все это въ значительной мѣрѣ раскрываетъ источники силы и слабости, заложенные въ любомъ государственномъ аппаратѣ. Этотъ-то секретъ расоваго воспитанія и тѣснѣйшимъ образомъ связанный съ нимъ секретъ государственнаго творчества и быль утраченъ сумеречною Россіей послѣднихъ десятилѣтій. «Компетенція», въ смыслѣ П. М., есть, кажется, не что иное какъ «естественное состояніе», всякой пребывающей «въ формѣ» національной власти, какъ расоваго созданія. И потому-то наша власть послѣднихъ десятилѣтій и не могла быть «въ формѣ», что она во многихъ своихъ проявленіяхъ и отправленіяхъ — и при этомъ самыхъ основныхъ и опредѣляющихъ — перестала быть расовымъ созданіемъ. Ея «раса» угасла, и отъ нея остался лишь техническій аппаратъ.

[1] См. статью П. Муратова: https://vk.cc/c1aodT

Александръ Салтыковъ.
Возрожденіе, №1985, 8 ноября 1930.

Visits: 18