Жалобы, что фашизмъ былъ «жестокъ» въ расплатѣ съ коммунистами, — лицемѣрная пѣсня заднимъ числомъ тѣхъ самыхъ круговъ и силъ, которые въ то время пришли бы въ ужасъ, если бы фашизмъ ослабилъ свои «жестокости». Ибо они были искренно счастливы тѣмъ, что черная работа антикоммунистическаго террора творится успѣшно, — а не нашими-де бѣлыми руками.

Потому что въ плачевный 1922 годъ — въ эпоху Генуэзской конференціи и Рапалльскаго договора — Италія, — по милости ряда предшествовавшихъ то злоумышленныхъ (Нитти), то равнодушно оппортунистическихъ (Джолитти) министровъ, увѣнчанныхъ наконецъ, просто бездарнымъ во всѣхъ отношеніяхъ и для всѣхъ направленій презрѣннымъ министерствомъ Факта, — переживала свое гражданское Капоретто. И барахталась невылазно въ пропасти такого моральнаго, экономическаго и политическаго униженія, что и слѣпымъ было ясно: или должно свершиться чудо дерзновеннаго національнаго подъема, вооруженнаго и истребительнаго, или надо сдаваться на капитуляцію коммунистамъ, съ «онореволе» Франческо Саверіо Нитти въ качествѣ намѣстника отъ красной Москвы.

Однако эта гнусная перспектива не улыбалась даже «офиціальнымъ» соціалистамъ, т. е. крайней лѣвой ихъ группѣ, а тѣмъ болѣе лѣвымъ демократическимъ партіямъ не соціалистическаго толка.

А такъ какъ требуемой грубой и рѣшительной національной силой могъ быть только фашизмъ, успѣвшій явить свой мощный охватъ уже на выборахъ 1921 года, то, несмотря на глубокое къ нему недовѣріе, возраставшее пропорціонально его популярности, надо было выбирать: либо онъ спасетъ, либо коммунисты погубятъ. Поэтому отношеніе къ фашизму было двойственное. Его желали и съ нимъ боролись. Мечтали видѣть въ немъ того пресловутаго мавра, который-де сдѣлаетъ свое дѣло, а потомъ уйдетъ. А если не уйдетъ, то можно, слѣдуя дальнѣйшей тактикѣ герцога Фіески, и повѣсить ненужнаго болѣе мавра. Къ тому же, чтобы мавръ былъ въ рукахъ, принимались мѣры финансовыя и полицейскія.

Ни для кого не тайна, что массонерія, нынѣ изгнанная Муссолини изъ Италіи, финансировала начинанія фашизма. Ея могущественные органы, — «Коррьере делла Сера» въ Миланѣ, «Стампа» въ Туринѣ, «Джорнале д-Италіа» въ Римѣ, впослѣдствіи столь люто враждебные фашизму, — вели рѣзкую антикоммунистическую политику и, по силѣ того, относились къ фашизму кто съ нейтральною выжидательностью, кто съ прикрытымъ сочувствіемъ. Свои рѣзчайшія противобольшевицкія рѣчи, предназначенныя для разныхъ фашистическихъ торжественныхъ собраній въ Лигуріи, я печаталъ въ «Джорнале д-Италіа» и получалъ за нихъ благодарственныя письма отъ того самого Альберто Бергамини, который вскорѣ затѣмъ, войдя въ сенатъ, оказался, вмѣстѣ съ Альбертини (собств. «Коррьере делла Сера») въ малочисленномъ, но упрямомъ антифашистскомъ меньшинствѣ.

Фашизмъ терпѣли, считая полезнымъ, чтобы онъ таскалъ каштаны изъ огня, обжигая себѣ лапы. И возненавидѣли его, какъ скоро онъ прикрылъ вытащенные каштаны своими обожженными лапами и заявилъ:

— Извините, но это не ваше, а мое!..

Правительства Бономи и Джолитти употребляли всѣ усилія, чтобы удержать фашизмъ на положеніи подпольной «неблагопріятствуемой» организаціи и не позволить ему поднять голову открыто и явить себя господиномъ положенія. А поэтому они не только умывали руки, какъ Пилатъ, созерцая ополчившійся на юный фашизмъ коммунистическій терроръ, — коммунисты-то быстро и чутко поняли, откуда идетъ на нихъ смерть! — но и косвенно поддерживали засилье «совверсивовъ».

Въ апрѣлѣ 1922 г., когда я возвратился въ Италію, фашисты носили свои партійныя «дистинтивы» (значки) съ дикторскими сѣкирами и связками еще подъ лацканами пиджаковъ. Смѣльчаки, дерзавшіе показывать открыто символы своей принадлежности къ фашизму, умирали отъ выстрѣловъ изъ-за угла, увѣчились ночными побоями отъ неизвѣстныхъ, нападавшими вдесятеромъ на одного, безпрепятственно и безнаказанно. Такъ погибъ хорошій мой знакомый, синьоръ Капеллини, хозяинъ гостиницы «Мирамаре» въ Сестри-Леванте: коммунисты застрѣлили его на городской площади средь бѣла дня.

Лучшая часть итальянской полиціи, карабинеры, обезволенные и обезсиленные трусостью двусмысленныхъ министерствъ, бездѣйствовали, усердствуя только въ порученномъ имъ строжайшемъ блюстительствѣ безопасности товарища Чичерина и прочихъ большевицкихъ гостей Генуэзской конференціи. Они терялись въ недоумѣніи, какъ же имъ держать себя по отношенію къ фашизму: что онъ — поддержка государства противъ потерявшаго всякій стыдъ совверсивизма или, наоборотъ, внутренній врагъ?

Въ Спеціи былъ такой случай. Власти получили донесеніе изъ города Сарзаны, что тамошніе фашисты собираются двинуться въ Спецію для массовой демонстраціи. Карабинеры получили приказъ тайно мобилизоваться и выступить навстрѣчу, чтобы ни въ какомъ случаѣ не допустить фашистовъ въ городъ. Одинъ изъ карабинерскихъ бригадировъ, сочувственникъ фашизма, соображая, что такая встрѣча едва ли обойдется безъ враждебнаго столкновенія, а можетъ быть, и кровопролитія, далъ знать въ Сарзану, чтобы фашисты отказались отъ своего намѣренія и не выступали. Они послушались дружескаго совѣта, демонстративный походъ былъ отмѣненъ.

Казалось бы, бригадиръ, предогвратившій междоусобіе, достоинъ былъ награды и повышенія? Вмѣсто того, онъ, подвергнутый военному суду, едва ускользнулъ отъ разстрѣла (въ виду смягчающихъ вину обстоятельствъ) и, исключенный изъ корпуса карабинеровъ, сѣлъ въ тюрьму. Освободилъ его только октябрьскій переворотъ 1922 г. Судили, какъ за выдачу служебной тайны непріятелю, цинически пренебрегая тѣмъ соображеніемъ, что «служебная тайна» была, въ данномъ случаѣ, отвратительной провокаціей, и, — удайся она, — завтра начались бы по всей Италіи Варѳоломеевскія ночи и дни и война всѣхъ противъ всѣхъ.

Любопытное полицейское учрежденіе представляла тогда собою «государственная охрана» (guardia regia).

Оно возникло послѣ войны, якобы для порядка, въ дѣйствительности же для вооруженнаго противовѣса — «на всякій случай» — прочимъ силамъ государственной полиціи, военная дисциплина которой, хотя и расшатанная, казалась опасною совверсивнымъ министерствамъ. «Гвардіа реджа» была всецѣло въ рукахъ соціалистовъ и коммунистовъ. Составъ ея былъ смѣшаный изъ амнистированныхъ Ф.С.Нитти военныхъ дезертировъ (по преимуществу), съ значительной примѣсью уголовныхъ преступниковъ, отбывшихъ сроки наказанія, или «преджудикати» (оставленныхъ въ подозрѣніи впредь до новаго преступленія). Это было готовое орудіе гражданской войны, почти откровенно направленное на фашизмъ, какъ жерло заряженной пушки.

Къ счастью, эта ласкаемая и дорого оплачиваемая армія угрожавшаго коммунистическаго переворота имѣла то великое, хотя и отрицательное, достоинство, что… ровно никуда не годилась, кромѣ дружеской поддержки «своихъ» въ мелкихъ уличныхъ скандалахъ. Когда фашисты со своимъ Дуче завоевали власть «римскимъ походомъ»» страна волновалась тревожнымъ ожиданіемъ: какъ-то поведетъ себя, что-то сдѣлаетъ, въ столь невыгодныхъ для нея условіяхъ «гвардія реджа»? Но Муссолини просто и круто упразднилъ ее декретомъ, и она исчезла, расточилась, съ почти комической быстротой, нигдѣ не оказавъ серьезнаго сопротивленія. Въ двухъ-трехъ городахъ (въ Генуѣ, напр.,) полукрасное воинство пошебаршило нѣсколько, не желая сдавать оружіе и обмундировку, но всюду «уступало силѣ» послѣ обмѣна двумя-тремя безвредными выстрѣлами, а то и вовсе безъ выстрѣла. Участникъ разоруженія въ Генуѣ говорилъ мнѣ, что, по его впечатлѣнію» «они, въ большинствѣ, были рады-радехоньки, что выходятъ изъ своего двусмысленнаго положенія, сверхъ ожиданія, цѣлыми и невредимыми». Къ тому же новое правительство заплатило имъ жалованье впередъ за какой-то небольшой срокъ.

Далеко не такъ легко было справиться фашистамъ съ «arditi del popolo» (удальцами изъ народа): боевыми дружинами коммунистовъ, сформированными изъ парней отчаянной смѣлости и ловкости, въ большинствѣ — теппистовъ (апашей). [1] Кромѣ привычки къ ножевому хулиганству, имъ много дерзости придавала также увѣренность, что «гвардіа реджа» — ихъ тайная союзница — не ударитъ противъ нихъ пальцемъ о палецъ и на всѣ ихъ безобразія будетъ смотрѣть сквозь пальцы.

Клинъ выгоняется клиномъ… «Ардитамъ» фашизмъ противопоставилъ своихъ «сквадристовъ», почти сплошь набранныхъ изъ молодежи, видавшей огонь и понюхавшей порохъ на фронтахъ 1915 — 18 гг. Дѣйствуя по правилу «зубъ за зубъ, око за око», погромъ за погромъ, убійство за убійство, сквадристы, мало помалу, успѣли доказать своимъ противникамъ невыгодность хулиганства, хотя бы и покровительствуемаго. Эти энергическія боевыя летучки фашизма, организованныя, благодаря своему составу, по военному образцу, заставили коммунистовъ понять, что ни одно ихъ преступленіе не останется безнаказаннымъ, но будетъ отомщено въ ту же мѣру, какою они мѣряли. Поэтому ряды «ардитовъ» стали рѣдѣть, а удаль ихъ угасать, приливъ въ ихъ ряды упалъ, начался отливъ. Тѣ изъ нихъ, которые чувствовали на совѣсти крупные грѣхи, поисчезали за границу, въ Америку, зная, что въ Италіи они — на счету у не забывающихъ и неумолимыхъ мстителей, твердо намѣренныхъ рано или поздно сосчитаться и съ ними, и съ тѣми, кто дастъ имъ поддержку и укрывательство.

Обыватель, запуганный 1919-мъ годомъ, съ 1921-го началъ подымать голову, чувствуя себя подъ новою неожиданной зашитой, и, хотя еще не смѣлъ огрызаться самъ, но уже вступилъ съ фашизмомъ въ негласный, инстинктивный заговоръ содѣйствія. Благодаря тому, фашистическій терроръ сдѣлался почти неуловимымъ для противодѣйствовавшихъ ему силъ, какъ коммунистическихъ, такъ правительственныхъ. А коммунистическій терроръ, напротивъ, окруженъ былъ естественно размножившеюся обывательскою слѣжкою, мстительною и чутко настороженною. Въ настоящее время побѣдоносный фашизмъ, въ числѣ другихъ мѣръ упорядоченія страны, сломилъ и уничтожилъ пресловутую сицилійскую мафію. Но еше въ 1922 г. онъ самъ былъ до извѣстной степени мафіей, — то есть, я разумѣю, тою казовою рыцарскою стороною ея, которая являлась бытовою поправкою къ безсилію правительства и закона, къ которой жертвы законнаго беззаконія и правового безправія прибѣгали, какъ къ послѣдней инстанціи, за самосудомъ по совѣсти и внутреннему убѣжденію.

И вотъ, къ осени 1922 г. итальянскія партіи «бездѣйственной и фразистой любви» замѣтили и спохватились, что «мафія» фашизма, запечатлѣвшаго свою доблесть кровью своихъ великодушнихъ героевъ-сквадристовъ, овладѣла любовью и вѣрою народа и сдѣлалась его единою надеждою. Что фашизмъ уже — все, а онъ ничто. Мавръ сдѣлалъ свое дѣло и глубоко надрубилъ ядовитое дерево коммунистическаго революціоннаго захвата. Но, сдѣлавъ, вовсе не пожелалъ уйти, а, напротивъ потребовалъ, къ ужасу итальянскихъ Милюковыхъ, Керенскихъ, Черновыхъ, Дановъ и пр., чтобы убирались-то они, неспособные, безсильные и вялые, а останется онъ, геніальный, мощный и вдохновенный. И умывъ черное лицо свое, изумилъ и ихъ, и Европу, и весь культурно-политическій міръ, явивъ, что совсѣмъ онъ не мавръ, а бѣлый изъ бѣлыхъ, настоящій латинъ, типическій и традиціонный римскій диктаторъ-Цезарь…

Inde ira! Съ того времени и пошло, и загудѣло безконечное разнообразіе стоновъ, воплей и хныканья о «жестокомъ» всеобщемъ обидчикѣ-фашизмѣ. И нѣтъ такой клеветы, которой не вьючили бы на него трагикомическія разочарованія политической маниловщины — у однихъ сортомъ получше; уязвленнаго и осмѣяннаго политическаго честолюбія и выброшеннаго за бортъ неудачничества — у другихъ сортомъ похуже… Воютъ, лаютъ, хрипятъ… «А слонъ идетъ себѣ впередъ!»…

[1] Т. е. хулигановъ.

Александръ Амфитеатровъ.
Возрожденіе, № 819, 30 августа 1927.

Visits: 24