Длинный, плоскій, нескладный; плоское лицо, ассиметричное, с калмыцкими скулами, с маленькими глазками, с прямыми, черными волосами на головѣ; плоская грудь, плоская, вогнутая посрединѣ спина, словно он из досок сдѣлан, искусственный человѣк, фигура в паноптикумѣ или в витринѣ магазина готоваго платья. Это сходство с музейной фигурой увеличивалось от неизмѣнной сюртучной пары, в которой он был и дома, и в тостях, и на службѣ, и в Литературно-Художественном Кружкѣ, и в театрѣ, и на торжественных представительствах. Сюртук всегда был словно новый, вычищенный и выглаженный, но, как и сам Брюсов, был как будто бы неживым; опять-таки, как костюмы фигур в паноптикумѣ или как одежда, надѣтая на покойника: настоящая, а жизни в ней нѣт. Когда я узнал о его смерти, мнѣ так легко было представить себѣ его в гробу, в этом самом сюртукѣ, со скрещенными на груди руками (его любимая, почти постоянная поза при жизни), и мнѣ казалось, что он в гробу должен быть таким же живым, или таким же мертвым, каким был при жизни.

Вѣроятно, он остро чувствовал свою внѣшнюю нескладность и играл в манерность. Как застегнутый на всѣ пуговицы сюртук, манерна была его изысканно-учтивая, холодная улыбка, ровность его разговорнаго тона. (Читая стихи, он пѣл, как и всѣ его сверстники, но пѣл по-своему, внося в интонацію крикливый провинціальный паѳос.) Всегда ровен, деликатен, подчеркнуто любезен, но породы в нем не было никакой. Дѣд Чехова и отец Брюсова были крѣпостными, но породы в Чеховѣ было пропасть, Брюсов же казался даже не приказчиком, а сидѣльцем московской лавки.

Visits: 32