Если характеристика: ничего не забыли и ничему не научились — къ кому либо особенно приложима, то именно къ третьей эмиграціи. [1] Лишь отдѣльныя единицы ея не летятъ, — говоря словами Апухтинскихъ «Ночей безумныхъ», — «памятью жадною» къ прошлому и не ищуть въ немъ «невозможнаго отвѣта»… Третья эмиграція — почти всѣхъ оттѣнковъ — не можетъ оторваться отъ прошлаго и полна имъ.
Любопытный въ этомъ отношеніи документъ — книга невозвращенца Дмитріевскаго. Стиль, какъ извѣстно, — и есть человѣкъ. Такъ вотъ образецъ его стиля: «разсказать народу обо всемъ томъ, что вредно его интересамъ. что онъ непремѣнно долженъ знать; вызвать въ немъ презрѣніе и отвращеніе къ системѣ (большевицкой) и тѣмъ самымъ подготовить ея паденіе»… Авторъ пишетъ и, очевидно, чувствуетъ такъ — какъ писали и чувствовали шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ…
Справедливо были отмѣчены (г-жей Кусковой) глубокая неинтересность, сугубая безжизненность этой книги. Но не во всемъ справедлива ея полемика съ авторомъ. Особенно старается она опорочить объективную истинность мотивовъ, побудившихъ его въ свое время примкнуть къ большевикамъ и заключавшихся въ томъ, что въ ихъ строѣ, по его тогдашнему мнѣнію, нашли «полное выраженіе — мечты и надежды русской революціонной интеллигенціи»…
Мяѣ кажется, что въ этомъ пунктѣ одновременно неправы и авторъ и критикъ. И вмѣстѣ съ тѣмъ оба они въ извѣстномъ (но разномъ) смыслѣ правы… Безспорно, что большевизмъ, какъ строй, не вполнѣ совпалъ — а кое въ чемъ и вовсе не совпалъ — съ революціонною интеллигентскою словесностью. Но все же онъ во многомъ совпалъ и съ нею, и, главное, онъ довольно точно выразилъ господствовавшіе въ теченіе десятковъ лѣтъ революціонные уклоны и настроенія. Революціонные — въ самомъ широкомъ смыслѣ… Сошлюсь на себя самого, на свои школьныя воспоминанія… Я учился въ исключительной, «привилегированной» (во всѣхъ смыслахъ, прежде всего — духовно-культурномъ) школѣ «Льва», т. е. Л. И. Поливанова. Но даже въ ней было двѣ струи: наряду со струей, пусть и весьма либеральной и «просвѣтительной», но все же традиціонно-іерархической струей духовныхъ и историческихъ цѣнностей (олицетворяемой самимъ «Львомъ»), — была у насъ и иная струя, шедшая извнѣ, изъ окружающей атмосферы. Это была струя всеобщаго упрощенія и опрощенія, по существу чисто большевицкая. Кое въ чемъ прикровенно, а кое въ чемъ и вполнѣ открыто, — это теченіе отвергало всю іерархію установленныхъ цѣнностей жизни. Такъ было въ нашей гимназіи. Что же было въ остальныхъ?.. Достаточно, впрочемъ, проглядѣть журналы того времени — и даже болѣе ранней эпохи — чтобы увидать, какъ большевизмъ перъ, въ теченіе десятковъ лѣтъ, на Россію, хотя онъ и не имѣлъ еще имени, чрезъ тысячи щелей, а порою даже — широкими дорогами.
Г-жа Кускова права, когда говоритъ, что большевицкую революцію сдѣлала «солдатеска». Но вѣдь и вообще революція сдѣлана ею… Въ этомъ пунктѣ критикъ повторяетъ ошибку, общую почти всѣмъ намъ. Всѣ мы вводимъ февральскія событія 1917 г. въ причинную связь съ «революціоннымъ движеніемъ» послѣднихъ десятилѣтій XIX вѣка. Но вѣдь такой связи, въ сущности, нѣтъ. Патентованные революціонеры, представлявшіе, вдобавокъ, послѣ 1906 года вполнѣ разбитую армію, вмѣшались въ безъ нихъ уже совершившуюся революцію. Ее сдѣлала стихія. Но стихія эта давно уже, десятками лѣтъ, наростала. И ея-то излученія мы уже сильно чувствовали, мальчиками, въ восьмидесятыхъ годахъ, — въ нашей «образцовой» Поливановской гимназіи.
Въ Дмитрівсскомъ нынѢ отзывается самая безплодная, самая безнадежная линія этой стихіи: народничество. Но эта линія есть вмѣстѣ съ тѣмъ и глубоко реакціонная. Не живую Россію будущаго, а мертвыя переживанія уходящаго прошлаго извергаетъ нынѣ большевизмъ — въ лицѣ господъ Дмитріевскихъ…
А<лександръ> С<алтыковъ>
Возрожденіе, №1920, 4 сентября 1930.
[1] Совѣтскихъ «невозвращенцевъ» 1930-х гг.
Visits: 26