Недурной вечерокъ провели на дняхъ у Сергѣя Ивановича.
Было насъ всего пять человѣкъ, но народъ подобрался солидный, интересный.
Говорили сначала на текущія темы. О предательствѣ Кайо, объ американскихъ выборахъ, объ аукціонѣ Лепке… [1]
Марья Владимировна, какъ женщина мистически настроенная, обратила вниманіе присутствующихъ на таинственное сходство именъ: Кайо и Каинъ. Петръ Степановичъ увѣрялъ, что живущіе въ Америкѣ русскіе эмигранты несомнѣнно повліяли на количество голосовъ, поданныхъ за Хувера. Евгенія Васильевна возмущалась безстыдствомъ хищника Лепке, называла его сначала спрутомъ-осьминогомъ, затѣмъ взяла свои слова назадъ и заявила, что для Лепке восемь ногъ слишкомъ много, и что такому субъекту достаточно имѣть четыре ноги…
Въ общемъ, все обстояло благополучно, пока не перешли на отвлеченныя темы.
— Вотъ, господа, — блаженно вытянувшись въ креслѣ и затягиваясь папиросой блё голуазъ, сказалъ хозяинъ дома, Сергѣй Ивановичъ. — Сидимъ мы уже около часа мирно, тихо, спокойно обсуждаемъ различные вопросы… А, между тѣмъ, сегодня наша хозяйка, мадамъ Дюшато, возмущалась, будто, какъ только соберутся у насъ, гости, сейчасъ же поднимаются споры, крики, шумъ…
— Они бы лучше сами за собой присматривали, — обидчиво добавила жена Сергѣя Ивановича — Евгенія Васильевна. — Здѣсь, на Итали, въ бистро почти каждый вечеръ скандалы. А, между тѣмъ, никто не скажетъ, что французы не умѣютъ вести себя во Франціи.
— Да, это вѣрно, что клеветы на насъ со стороны иностранцевъ немало, — съ горечью въ голосѣ замѣтила Марья Владимировна. — Я тоже слышала мнѣніе одного француза, будто русскихъ хлѣбомъ не корми, дай только поспорить. А, между тѣмъ, развѣ мы такъ часто споримъ?
— Положимъ, Марья Владимировна, — мягко возразилъ Петръ Степановичъ, размѣшивая ложечкой сахаръ, — споритъ-то мы любимъ — это вѣрно. Посмотрите, какъ изъ-за подобной черты у насъ все разбилось! Въ политикѣ — споры, въ церкви — споры, въ союзахъ и обществахъ — споры…
— Ну, что жъ?.. — пуская вверхъ дымъ и продолжая полулежатъ въ креслѣ, самодовольно произнесъ Сергѣй Ивановичъ. — Споры не такъ вредны, какъ это можетъ казаться съ перваго взгляда. Они развиваютъ, углубляютъ, освѣжаютъ. Сначала, пока я мало думалъ объ этомъ, мнѣ казалось, что многочисленность нашихъ группировокъ — опасная вещь. По, проанализировавъ причины, я пришелъ къ заключенію, что споры ничуть насъ не разлагаютъ, а просто — дифференцируютъ.
— Вы хотите сказать, что я мало думалъ о опорахъ и поэтому такъ разсуждаю? — криво усмѣхнувшись, проговорилъ Петръ Степановичъ. — Ну, хорошо. А ваши мысли чѣмъ отличаются отъ моихъ? Вы объясняете совокупность нашихъ раздоровъ громкимъ именемъ — дифференціаціи, а я просто — неумѣньемъ сговориться. Какое различіе между тѣмъ и другимъ?
— Громкимъ именемъ? — насторожившись, поднялся въ креслѣ Сергѣй Ивановичъ. — Если вы когда нибудь читали Спенсера, дорогой мой, вамъ будетъ ясно, что дѣло не въ громкомъ имени. Всякій прогрессъ всегда состоитъ изъ двухъ противоположныхъ явленій: дифференціаціи и интеграціи. Чтобы эволюціонировать, всякая клѣтка должна обязательно дифференцироваться, разбиться на части, а затѣмъ найти общность въ различіи и составить интегрировавшійся организмъ. Если бы наша эмиграція вся одинаково думала и вся одинаково чувствовала, она представляла бы собой не высокой организаціи коллективъ, а просто низшее существо — инфузорію, застывшую на первичной стадіи міровой эволюціи.
— Инфузорія? — со страхомъ взглянула Марія Владимировна на Евгенію Васильевну. — Что онъ говорить, милая?
— Оставьте… Пусть.
— Ну, батенька, если мы такъ будемъ разсуждать, — саркастически улыбнулся Петръ Степановичъ, — тогда для полученія высшаго соціальнаго организма, нужно, чтобы каждый человѣкъ ради дифференціаціи дрался съ сосѣдомъ. А что, если у насъ дѣло ограничится одной только дифференціаціей безъ интеграціи? Что получится изъ ссоръ, споровъ и расхожденій, позвольте спросить?
— Что получится? Много хорошаго получится. Если развитіе всякаго общества всегда происходитъ по этимъ законамъ, значитъ, такъ будетъ и съ нами. Только при близорукости возможно видѣть въ нашихъ спорахъ исключительно мрачную сторону.
— Только при близорукости!… — хмуро всталъ со стула Петръ Степановичъ. — Если вы говорите, Сергѣй Ивановичъ, что я не вдумчива отношусь къ окружающей жизни, если я по-вашему близорукъ, то дайте мнѣ тоже сказать. Я объясню вамъ, желательны ли въ эмиграціи споры, или это одно изъ самыхъ отвратительныхъ соціальныхъ явленій, которыя…
— Вѣрно! Отвратительныхъ! — горячо воскликнула Марья Владимировна. — Я тоже всегда буду утверждать, что самыхъ отвратительныхъ!
— Марья Владимировна, погодите. Я сейчасъ кончу.
— Силянсъ! — раздался вдругъ за стѣной громкій женскій голосъ. — Па си о! [2]
— Господа! Стучатъ!
— Все равно. Пусть стучатъ. Для выясненія истины споры всегда нужны, Марья Владимировна. Необходимо только, чтобы они касались не пустяковъ, не поверхности, не личности, а…
— Никто и не говоритъ о личностяхъ! Извините!
— Я не говорю о васъ, Марья Владимировна.
— Нѣтъ, вы сказали!
— Господа, стучатъ! Сережа!
— Тезе ву! [3] — раздался за стѣной громкій крикъ. Затѣмъ стѣна дрогнула, сотрясаемая сильнымъ ударомъ, и съ гвоздя съ болѣзненнымъ звономъ соскочила висѣвшая на стѣнѣ сковородка.
Мы шли послѣ этого къ метро втроемъ: Петръ Степановичъ, Марья Владимировна и я. Дѣлились впечатлѣніями вечера, говорили о томъ, что Сергѣй Ивановичъ любитъ парадоксы, изъ-за которыхъ готовъ поступиться даже очевидными истинами.
И искренно жалѣли бѣдную Евгенію Васильевну, которой съ завтрашняго утра придется рыскать по городу, искать новую комнату.
Жестокая мадамъ Дюшато, ничего не смыслящая въ изгибахъ славянской души, въ нашемъ присутствіи рѣзко отказала Евгеніи Васильевнѣ и Сергѣй Ивановичу отъ квартиры.
А. Ренниковъ
Возрожденіе, №1257, 1928
Âme slave — славянская душа (франц.)
[1] Фирма Лепке въ 1929 г. приняла участіе въ разграбленіи Россіи: выставила на аукціонъ принятыя отъ большевиковъ сокровища Эрмитажа.
[2] Silence! Pas si haut! — Тихо! Не такъ громко! (франц.)
[3] Taisez-vous! — Замолчите! (франц.)
Visits: 27