Елена Извольская написала очень хорошую біографію Бакунина. [*] Въ серіи издательства Галлимара это одно изъ лучшихъ жизнеописаний. Трудно приблизить фигуру вышедшаго изъ аллей Прямухинскаго сада противника Карла Маркса, оспаривающаго у него лавры революціи, — пониманію французскаго читателя, имѣющаго свои привычки. Г-жа Извольская сдѣлала именно это: она «приблизила» Бакунина, намъ самимъ мало понятнаго и кажущагося психологическимъ чудищемъ, поставила его во всѣ прожитыя имъ «эпохи» и эскизно очертила соприкасавшихся съ нимъ современниковъ, большихъ и малыхъ. «Прожитого» Бакунинымъ хватило бы на десять существований…
Не правда ли странно: апостолы анархизма вышли изъ русской дворянской усадьбы?.. Русскія родовитыя семьи дали Бакунина, Толстого и Крапоткина. Но это тема особая…
Русскому читателю первая половина жизни Бакунина болѣе знакома, чѣмъ вторая — заграничная, революціонная. Бакунинъ извѣстенъ, какъ человѣкъ «40-хъ годовъ», какъ другъ Герцена, Огарева, Бѣлинскаго, Станкевича. Тургенева, какъ говорунъ, спорщикъ, романтикъ, гегельянецъ, блудный сынъ Прямухина, вмѣшавшійся въ семейную жизнь своей сестры Вареньки. Борьба «за Вареньку» цѣлая (трагикомическая) полоса бакунинской семьи… Бакунинъ вдругъ рѣшилъ, что супруги Дьяковы другъ къ другу не подходятъ и добился разрыва между ними. Влюбился въ собственную сестру Таню. Можно думать, что это какой-то извращенный Казанова. Нѣтъ, многое указываетъ, что въ извѣстной области онъ болѣе, чѣмъ чисть: онъ былъ пораженъ немощью. Дѣти, оставшіяся послѣ него — отъ другого отца — итальянскаго революціонера Гамбуцци.
Извѣстное столкнопеніе между Катковымъ и Бакунинымъ въ Петербургѣ на квартирѣ Бѣлинскаго приняло совсѣмъ безобразный характеръ потому, что Катковъ оскорбилъ Бакунина, назвазъ его словомъ, эту немощь выражающимъ. Бакунинъ бросился на Каткова съ палкой, но Катковъ надавалъ Бакунину пощечинъ, послѣ чего присутствующіе растащили крупнѣйшаго представителя будущей реакціи и крупнѣйшаго проповѣдника будущей революціи…
Всѣ учитывали бурный темпераментъ Бакунина, ожидали жестокой мести, предполагалась дуэль, но Бакунинъ подъ какимъ-то предлогомъ отъ поединка уклонился.
Общія черты жизни Бакунина извѣстны. Отъѣздъ его заграницу. Берлинъ, гегельянство, участіе въ саксонской революціи, взятіе въ плѣнъ, передача австрійцамъ; выдача послѣдними Россіи, заключеніе въ крепости; «Исповѣдь», написанная Бакунинымъ для императора Николая Павловича; ссылка въ Восточную Сибирь, женитьба; бѣгство черезъ Японію и Америку въ Европу, гдѣ въ Лондонѣ онъ упалъ въ объятія Герцену со словами:
— Есть ли у васъ устрицы?..
Затѣмъ заграничная революціонная дѣятельность, организація во время польскаго повстанія экспедиціи къ побережыо Балтики на пароходѣ «Вордъ Джэксонъ», комическій провалъ предпріятія, съ такимъ юморомъ описаннаго Герценомъ; скитанія по Европѣ, борьба съ Марксомъ и основаннымъ имъ «Интернаціоналомъ» первой формаціи; учрежденіе въ противовѣсъ ему «Альянса», встрѣча и «работа» съ Нечаевымъ, разрывъ съ нимъ, — смерть въ Бернѣ…
Бакунинъ, если хотите, для насъ злободневенъ. Онъ въ самой гущѣ реторты, гдѣ варилось движеніе, просочившееся въ Россію и отравившее ее до теперешняго паралича, когда она оказалась безпризорной въ государственномъ отношеніи. Онъ былъ врагомъ Маркса. Марксъ ославилъ его на весь міръ, какъ платнаго агента политической полиціи. Бакунинъ же какъ ни какъ добился того, что марксовскій интернаціоналъ «перваго призыва» приказалъ долго жить. Е. Извольская не рѣшается утверждать, что это было всецѣло дѣломъ рукъ Бакунина, но она сравнивает пропаганду Бакунина противъ Маркса съ прививкой противъ марксистской горячки. Отъ Бакунина шли невидимые флюиды…
Онъ былъ разрушитель и разлагатель по инстинкту. Конечная цѣль для него — фантасмагорія анархическаго состоянія человѣчества. Можно впрочемъ думать, что такое «конечное состояніе» его въ сущности мало интересовало. Если бы ему пришлось жить въ этомъ «состояніи», то онъ, вѣроятно прежде всего принялся бы за его разрушеніе. Бакунинъ ничего не создавалъ и не открывалъ. «Альянсъ» былъ созданъ на погибель Марксова «Интернаціонала». Конспиративная работа давала Бакунину родъ поэзіи, онъ имѣлъ пристрастіе къ шифрамъ, условнымъ кличкамъ, мнимымъ тайнымъ обществамъ, псевдонимамъ. Въ послѣдній разъ, пріѣхавъ по «заговорщической» надобности въ Италію, онъ выдалъ себя за «глухонѣмого рантье Тамбурини». Люди, знавшіе Бакунина, считали его честнѣйшимъ и безкорыстнѣйшимъ человѣкомъ, а между тѣмъ въ его программу входило будить дурные инстинкты у людей ради революціонныхъ цѣлей. Въ его политическому представленіи пролетаріатъ занималъ такое же мѣсто, какъ въ представленіи Маркса, но только Бакунину пролетаріатъ казался не классомъ, а «массами». По мысли Бакунина «кипѣніе» массъ выражало идею человѣчества. Государство по Бакунину отрицаніе человѣчества, — что за извилинами бакунинской діалектики каждому здоровому человеку должно было представляться просто глупостью и могло быть утверждаемо съ такимъ же правомъ, какъ положеніе, что ложка отрицаніе супа…
И тутъ же рядомъ у Бакунина догматы марксизма: религія — опіумъ народа и прочее. Бакунинъ считаетъ однако, что декретами и преслѣдованіями нельзя изгнать религіи, напротивъ благодаря имъ религіозное чувство повышается. Бакунинъ ненавидитъ и церковь, и государство. Но въ «акціи» государства противъ церкви онъ совершенно послѣдовательно не становился на сторону государства. Очевидном, въ современномъ русскомъ «государствѣ» онъ чувствовалъ бы себя хуже, чѣмъ въ Россіи императора Николая Павловича.
Исторія по мнѣнію Бакунина управляется тремя силами: животной природой человѣка, мыслью и духомъ возстанія. Бакунинъ отрицаетъ историческій матеріализмъ. Диктатуру одного класса, какъ ее понимаетъ Марксъ, онъ не только отвергалъ, а просто ненавидѣлъ. Не признавалъ за «рабочимъ» свойствъ хорошаго проводника революціи. Предсказывалъ «обуржуаженіе» рабочаго, какъ неизбѣжное слідствіе торжества пролеаріата. Рабочій это начинающій, еще неоперившійся буржуа.
Бакунинъ видѣлъ революціонную армію въ подонкахъ, въ черни — въ «лумпенпролетаріатѣ», носителѣ быстровоспламеняющихся дурныхъ страстей. Революціонная армія рисовалась ему разнузданной преступной стихіей на незримомъ поводу у ловкихъ революціонеровъ-интеллигентовъ, направляющихъ ее куда имъ нужно. Составленный имъ самолично «Катехизисъ революціонера» развиваетъ это начало. Въ свое время онъ вызвалъ ужасъ и негодованіе, но нельзя отнять у этого «наказа» свирѣпой энергіи, страстнаго напряженія и цѣлесоотвѣтственности…
Борясь съ Марксомъ, онъ въ тоже время переводилъ «Капиталъ» Маркса. Былъ интернаціоналистомъ и въ тоже время довольно «націоналистически» возмущался разгромомъ Франціи, сделавшись послѣ 1870 года «германофобомъ», вопреки берлинскому университету, гегелевской философіи и ряду отношеній съ нѣмцами, вопреки участію когда-то въ борьбѣ за «саксонскую» свободу.
Ему удались два различнаго значенія политическія пророчества. Онъ предсказалъ большевицкую революцію и политическую карьеру «молчаливаго» серба Пашича, съ которымъ встрѣтился въ студенческихъ кружкахъ Цюриха.
Я думаю — онъ не отшатнулся бы и отъ нашей большевицкой революціи, а пріялъ бы ее какъ этапъ собственной, какъ дрожжи общаго разрушенія и разложенія государственнаго тѣла, «резиденціи» государственнаго порядка. Потомъ, конечно, возсталъ бы противъ совѣтскихъ клещей.
Онъ индивидуалистъ, а потому, невзирая на свое сумасбродство, ближе къ намъ, чѣмъ Маірксъ. Онъ идеалистъ и въ корнѣ, какъ уже говорилось, враждебенъ историческому матеріализму Маркса. Но многообразія идей въ писаніяхъ и вообще въ обиходѣ Бакунина не видно: все пригибаетъ къ землѣ единая навязчивая идея соціальнаго взрыва и разрушенія, объемлющая бакунинское творчество. Она облечена въ безпорядочныя демагогическія формы изложенія. Сочиненія, выпущенныя послѣ смерти, составляютъ 12 томовъ. Онѣ нечитаемы. Онъ садился писать письмо, письмо превращалось въ брошюру, брошюра — въ книгу. Книгу друзья тащили въ типографію, печатаніе пріостанавливалось наполовину за отсутствіемъ денегъ и т. д.
Какъ демагогъ, ученикъ Прудона, Бакунинъ повторяетъ. Онъ вколачиваетъ одно и тоже въ голову. Это молотокъ діалектики, подобно Ленину. Въ качествѣ гегельянца онъ любитъ широкія построенія, но въ качествѣ Бакунина сумбуренъ и безпорядоченъ.
Г-жѣ Извольской не пришлось бы о немъ писать, если бы въ активѣ Бакунина числилось только то, что дано имъ, какъ политикомъ и демагогомъ. Несмотря на роль, сыгранную въ исторіи революціонныхъ теченій XIX вѣка, о Бакунинѣ навѣрное совсѣмъ бы, забыли не будь его колоритной, яркой личности, запечатлѣвшейся въ памяти современниковъ. Онъ заставилъ себя запомнить. Во всѣхъ разсказахъ мы видимъ его передъ собой живымъ. Живой, поразительный, почти чудовищный — онъ выступаетъ и въ мазкахъ, разсыпанныхъ въ книжкѣ г-жи Извольской.
Громадный, на него ничего нельзя было въ лавкахъ найти «готоваго», ни обуви, ни платья, все приходилось дѣлать по спеціальному заказу. Ѣлъ какъ сказочный великанъ. Былъ одѣтъ неряшливо. Бѣлье сомнительной бѣлизны. Спалъ одѣтый, въ сапогахъ, прикрывшись накидкой. Вѣчно безъ денегъ, вѣчно въ долгу, стипендіантъ друзей, человѣкъ, пренебрегавшей для себя лично матеріальнымъ благополучіемъ и обладавшій чутьемъ распознавать «очередного» давальца денегъ. Всегда въ состояніи бурленія, выковыванія конспиративнаго дѣла, готовый ночи напролетъ обильнымъ потокомъ слоаъ «убѣждать» незнакомыхъ и совершенно неинтересныхъ людей, готовый броситься очертя голову въ любую революціонную авантюру, во имя чего бы она ни творилась, въ Саксоніи, Италіи, Ліонѣ, гдѣ угодно… Крестьяне гдѣ-то на перепутьи ведутъ осаду помѣщичьяго дома… Бакунинъ вылѣзаетъ изъ коляски и, — вѣроятно, забывъ, что въ такомъ же помѣщичьемъ домѣ, въ Новогородскомъ уѣздѣ, доживаютъ жизнь его близкіе, — помогаетъ нѣмецкимъ разбойникамъ сжечь усадьбу. Онъ безсребренникъ, но деньги на революцію, вѣрнѣе на кормежку питающихся отъ нея искателей приключеній, Бакунинъ готовъ брать отовсюду, даже отъ македонскихъ бандитовъ.
Черты все же неистребимаго барства, породы. Онъ внушителенъ, передъ нимъ какъ-то разступаются. Онъ «кто-то». У него не вытравлено революціей чутье прекраснаго. Экстазъ отъ девятой симфоніи Бетховена: въ общемъ истребленіи «порядка» она — такъ восклицаетъ онъ въ объятіяхъ Вагнера, — она долж уцѣлѣть отъ всеобщаго крушенія!
У него жесты барскаго «свысока». Вотъ одииъ случай: во время борьбы съ Марксомъ на базельскомъ съѣздѣ Либкнехтъ повторилъ во всеуслышаніе старое обвиненіе Бакунина въ томъ, что онъ состоитъ на жалованіи полиціи. Бакунинъ вызвалъ Либкнехта на судъ чести и потребовалъ, чтобы тотъ взялъ слова обратно. Третейскіе судьи вынесен Либкнехту порицаніе и поставили на виъ легкомысліе. Выдали потерпѣвшему это постановленіе. Бакунинъ пожалъ руку своему клеветнику и документомъ тутъ же закурилъ сигару.
………………………
Книга Е. Извольской насыщена содержаніемъ и не укладывается въ газетный
фельетонъ. Промелькнувшая фигура императора Николая Павловича (въ эпизодѣ «Исповѣди») представляется читателю крупной и необыкновенно значительной. Внимательно читая «признанія» Бакунина, удѣляя для этого, казалось бы, очень частнаго, очень личнаго документа дорогіе часы государственнаго управленія, императоръ Николай Павловичъ обнаружилъ свойства великаго прозорливца. Въ эти минуты внутренними очами видѣлъ будущее… Такія бумаги обыкновенно гуляютъ по министерскимъ канцеляріямъ.
Г-жа Извольская не пренебрегла характерными, бытовыми подробностями. Чего стоитъ, напримѣръ, жизнь въ Исхіи и «радикальная» княгиня Зоя Оболенская, супруга московского губернатора, входившая членомъ-учредителемъ въ составъ группы бакунинскаго анархического «Альянса», путешествовавшая вслѣдъ за Бакунинымъ съ чадами и домочадцами, и даже съ собственнымъ врачемъ!… Вспышки благосостоянія Бакунина, сейчасъ же потухшія, изгнаніе его изъ предоставленной ему партійнымъ другомъ виллы, иллюминованной Бакунинымъ какъ разъ по случаю пріѣзда жены Антонины съ дѣтьми, изъ коихъ одного ребенка, кстати сказать, звали «Бомбой»…
И конецъ 1 іюля 1876 года на рукахъ у Фохта. «Большой» приведшій могильщиковъ въ недоумѣніе гробъ: имъ пришлось рыть «громадную» могилу. И полицейскій составлявшій протоколъ о смерти и отмѣтившій его — такова иронія судьбы — «капиталистомъ».
«Горящій кустъ безъ откровеній», — пишетъ г-жа Извольская. «Ненужный Прометей… Христофоръ Колумбъ безъ Америки, направляющій паруса къ берегамъ проклятой страны…»
Книжка Е. Извольской могла бы послужить образцомъ для подобныхъ біографій.
Н. Чебышевъ.
Возрожденіе, №1901, 16 августа 1930.
[*] Hélène Iswolsky. La vie de Bakounine. Librairie Gallimard. Paris, 1930.
Views: 26