Случилось это для Петербурга неожиданно.
И въ странномъ порядкѣ: по докладу… министра земледѣлія.
Впрочемъ, въ то время — 1914-й годъ — доклады «министра земледѣлія» были особенные. Царь и царица тогда еще души не чаяли въ «Александрѣ Васильевичѣ». Формально надъ Кривошеинымъ, — по его же хитрой выдумкѣ и долголѣтней привычкѣ играть вторую, а не первую скрипку, — былъ посаженъ «предсѣдателемъ» И. Л. Горемыкинъ. Но тогда еще оба премьера ладили. Всѣ послѣдніе мѣсяцы передъ войной и первыя недѣли войны Кривошеинъ «дѣлалъ» политическую погоду. Такъ думалъ по крайней мѣрѣ Петербургъ, привыкшій къ плетенію своего тонкаго кружева и отвыкшій отъ сокрушительной жестокости русской жизни, таившей — бездну.
Въ первый же военный докладъ Кривошеинъ взялъ съ собой къ Государю, кромѣ обычнаго вороха дѣлъ, вперемежку — пустыхъ и важныхъ, мой томикъ Тютчева, съ отчеркнутыми строчками его славянскихъ стихотвореній.
Книжечка Тютчева ко мнѣ не вернулась. Славянскія настроенія крѣпли… Появилось «воззваніе къ полякамъ». Шли какіе-то стремительные «срывы» — въ будущее.
Съ одного изъ послѣднихъ докладовъ Кривошеинъ вернулся сіяющій.
«Составьте немедленно письмо отъ меня Горемыкину. Государь повелѣлъ переименовать Петербургъ въ Петроградъ. Надо оформить и опубликовать это высочайшее повелѣніе».
Я замеръ: «какой ужасъ! и какая безвкусица!»
Лицо министра потемнѣло, шрамъ на щекѣ задергался.
— А ваши славянскія чувства? Тютчевъ?
— У Тютчева этого нѣтъ, А. В.
— Все равно, Петроградъ есть у Пушкина. Государь давно этого хочетъ. Военные круги тоже. Разговаривать некогда, пишите.
Письмо къ предсѣдателю совѣта министровъ съ сообщеніемъ о новомъ высочайшемъ повелѣніи поѣхало. Тѣмъ временемъ Кривошеинъ успѣлъ подѣлиться новостью съ другими сотрудниками своими «по земледѣлію». И былъ озадаченъ, ни въ комь не найдя радости.
Особенно недоброжелательно отнесся къ новости графъ П. Н. Игнатьевъ, осторожно, но твердо упрекаівшій А. В.: какъ онъ «не отговорилъ» отъ этого Государя.
Напрасно добрѣйшій, и видимо жалѣвшій въ эту минуту министра, Дм. Н. Любимовъ громко декламировалъ изъ «Мѣднаго Всадника»:
Надъ омраченнымъ Петроградомъ
Дышалъ ноябрь осеннимъ хладомъ…
Новость разнеслась быстро. Изъ министерства иностранныхъ дѣлъ позвонилъ ко мнѣ баронъ Нольде. Несмотря на обуревавшая тогда его, а въ особенности Трубецкого — славянскія чувства, оба допрашивали «какъ это случилось?» и ругали: не мое ли закулисное авторство? «Какъ могъ Александръ Васильевичъ?»
А у меня, по привычкѣ къ стихамъ и шуткамъ, на языкѣ вертѣлось уже не Тютчевское, а Некрасовское двустишіе:
«Изъ слова благороднаго
Такая вышла дрянь!..»
Петроградъ… Что-то захолустное. И подражать плохимъ обрусѣлымъ нѣмцамъ, наскоро мѣнявшимъ фамиліи!
Вечеромъ Кривошепнъ спрашиваетъ:
— Не привькли еще къ Петрограду?
— Нѣтъ, А. В. Нехорошо; и не во время. Нѣмцы навѣрное смѣются: воинственная мѣра!
— Вы правы. Переименовать надо было давно. Теперь это легче: есть настроеніе.
Дня черезъ два Кривошеинъ разсказывалъ:
— Государь держится молодцомъ. Многіе на него за Петроградъ нападаютъ. Рухловъ будто бы сказалъ: что это вы, ваше величество — Петра Великаго поправлять! — И знаете, какъ Государь отвѣтилъ? Не разсердился, а отшутился: «Что же! Царь Петръ требовалъ отъ своихъ генераловъ рапортовъ о викторіяхъ, а я радъ былъ бы вѣстямъ о побѣдахъ. Русскій звукъ сердцу милѣе…» Правда, хорошо сказано?
— Сказано чудесно, а все-таки…
Петербургъ быль недоволенъ. Его переименовали не спросясь; точно разжаловали.
Позднѣе, когда война обернулась гибелью — переименованію Петербурга стали придавать какое-то мистическое значеніе: сглазили, молъ, столицу! «Роковая незадачливость Государя!»
Послѣ «Ленинграда» такое отношеніе стало уже всеобщимъ. Но тогда, въ сіяніи первыхъ дней военнаго подъема, слово «Петроградъ» промелькнуло хотя и непріятной, неловкой, но не зловѣщей тѣнью.
Ив. Тхоржевскій
Возрожденіе, №1875, 21 іюля 1930.
Views: 12