Что можетъ быть отвратительнѣе русской зимы во французскомъ городѣ?

Каждая страна только тогда хороша, когда живетъ собственной жизнью и не копируетъ другихъ.

Лондонъ пріятенъ туманами. Парижъ дождями. Неаполь дымомъ Везувія. Бѣлградъ — землетрясеніями.

Но когда Парижъ вдругъ обращается въ Якутскъ, когда Сена дѣлается Леной, Монмартръ — Эльбрусомъ, а Большіе Бульвары превращаются въ Великій Сибирскій трактъ — жизнь становится такой ненужной, такой нелѣпой. Руки опускаются, ноги спотыкаются, а въ глазахъ отъ горькихъ воспоминаній и отъ встрѣчнаго вѣтра — слезы:

— Гдѣ моя каракулевая шапка?

Будь такіе морозы въ Европѣ въ 1812 году, Наполеоновской арміи незачѣмъ было бы тащиться въ Москву, чтобы получить конжестіонъ. Дошла бы до Іены, попала бы въ температуру въ сорокъ градусовъ ниже нуля, и все бы окончилось.

Всѣ карты были бы спутаны, въ томъ числѣ и географическія.

А будь такіе морозы въ Европѣ ежегодно, или хотя бы лѣтъ пять-десять подрядъ, посмотрѣлъ бы я, какой видъ приняли бы элегантныя француженки, и какая амъ славъ образовалась бы у всего населенія.

Министры ходили бы въ боярскихъ костюмахъ и въ мѣховыхъ шапкахъ. Пейзане — въ тулупахъ. Горожане не вылѣзали бы изъ астракана, напоминая неуклюжихъ медвѣдей. А старики лежали бы на полатяхъ или кряхтя влѣзали бы на фурно.

Были бы имъ тогда русскій пѣтушекъ и пѣтушка!

Для насъ, бѣженцевъ, нынѣшняя пародія на русскую зиму вдвойнѣ обидна.

Во-первыхъ, морозъ безъ снѣга все равно, что душа безъ тѣла. Идея есть, матеріи никакой.

Подъ ногами ничто не хруститъ. За воротъ не порошитъ. Вмѣсто завыванія вьюги — гудки такси, вмѣсто скрипа полозьевъ — ревъ тормозовъ.

А во-вторыхъ, что еще обиднѣй, это — отношеніе французовъ.

Зайдешь въ булочную, а знакомая приказчица охаетъ, топчется, съ завистью восклицаетъ:

— О, мсье. Вамъ ничего. Вы — русскій. А каково намъ?

Объяснять, что русскій тоже можетъ замерзнуть, если его не по-русски одѣть, — нѣтъ смысла. Все равно не повѣрять. Будутъ думать, что притворяешься, обнаруживаешь славянскую хитрость, изломы толстовской души.

И поневолѣ приходится подтягиваться, изображать на лицѣ радость, въ движеніяхъ бодрость.

— Да, — говорю я приказчицѣ съ веселымъ отчаяніемъ. — Такая прохлада для насъ — одно удовольствіе. Только что это за морозъ, мадемуазель, десять градусовъ? Вотъ пятьдесятъ, шестьдесятъ… Дѣло другое.

Я мечтательно смотрю на стеклянную дверь, стараясь сдержать нижнюю челюсть, чтобы зубы не звякнули, подношу къ лицу окоченѣвшую руку, будто хочу отъ удовольствія облизать пальчики.

Встрѣтиться на улицѣ со знакомымъ французомъ въ такіе дни — сущее наказаніе. Жаловаться на морозъ — ударить лицомъ въ обледенѣлую грязь. Сдѣлать видъ, что холодно, — поколебать въ иностранцѣ послѣднюю вѣру въ Россію.

А тутъ, какъ разъ, въ несчастное марди фруа, остановилъ меня возлѣ спуска метро знакомый профессоръ Сорбонны. Отличный знатокъ Россіи, строго экзаменующій нашихъ врачей по русскому языку.

— Хорошій холодецъ, а? — спрашиваетъ, здороваясь.

— Чудесный, профессоръ.

— А вы что скакаете на ногахъ? Холодно?

— Нѣтъ, это марди гра.

— А! Танцеваете. Держите наши обычаи. Прекрасно. А я подумалъ, что вы замерзавецъ. Хотите пройдемся?

Я смотрю на него. Въ легкомъ пальто, въ легкой шляпѣ, въ полуботинкахъ. И какъ ни въ чемъ не бывало. А у меня снизу фуфайка, на ногахъ двѣ пары носковъ, на шеѣ теплое кашнэ и все-таки чортъ знаетъ что. Носъ красный, слезы навертываются, уши горятъ.

— Простите, но, къ сожалѣнію, спѣшное дѣло. А то бы съ наслажденіемъ. Прогулка въ такую погоду, сами понимаете, для русскаго человѣка…

— О, кто не понимаетъ! Конечно! Дѣдъ Морозъ и дочь его Изморозь… «Однажды въ студенческую зимнюю порку я изъ лѣсу вышелъ…» Ну, что же, жаль, жаль. Какъ-нибудь въ слѣдующій разъ. До свиданья.

А тутъ еще — вернешься домой, центральное отопленіе не дѣйствуетъ, холодъ собачій, а управляющій, когда просишь принять мѣры, неподвижно стоитъ, ухмыляется и только подовѣрчиво покачиваетъ головой.

— Удивительный вы народъ — русскіе! Въ первый разъ за десять лѣтъ можете забыть ностальжи, почувствовать себя во Франціи совсѣмъ какъ дома. И все-таки ничѣмъ недовольны!

А. Ренниковъ
Возрожденіе, 16 февраля 1929, №1355

Views: 41