А право, Франція постепенно дѣлается для насъ второй родиной.

Это не значитъ, разумѣется, что мы начинаемъ денаціонализироваться. Но интересы Парижа безусловно становятся намъ все ближе и ближе.

Нѣкоторые уголки, какъ напримѣръ, заводъ Жанъ Гужонъ или Агракюльтэръ, стали нашему сердцу удивительно близкими. Трокадеро трогательно напоминаетъ петербургскій Народный Домъ. Рю Дарю или рю Одесса сдѣлались чѣмъ-то вродѣ Екатерининскаго Канала или Большой Морской, по которымъ мы ходили молиться въ Казанскій и Исаакіевскій соборы.

И вотъ единственно, что непріятно дѣйствуетъ на зрѣніе и является анахронизмомъ — это иностранныя вывѣски и обиліе французскихъ названій.

Нѣтъ-нѣтъ, взглянешь на плакать, на афишу, на табличку съ названіемъ улицы и вспомнишь, что французская колонія въ Парижѣ все-таки самая многочисленная.

Въ связи съ этимъ, въ послѣднее время, проѣзжая куда-нибудь въ автобусѣ или въ вагонѣ трамвая, я часто ловлю себя на фантастической мысли:

— А что если перевести всѣ вывѣски, всѣ названія и всѣ фамиліи на русскій языкъ?

Развѣ не хорошо получилось бы?

Ѣдешь но городу, а по бокамъ русскія вывѣски такъ и мелькаютъ:

«Мясная Богородицы Полей» (Бушери де Нотръ Дамъ дэ Шанъ).

«Красильня св. Троицы». (Тентюрери де ла Трините).

Тюрьма «Здоровье».

Вокзалы: святого Лазаря, сѣверный, военный, Парнасской горы.

Около площади Согласія — прекрасный паркъ Тюильри съ таблицей: «Общественый садъ черепичнаго завода. Просятъ цвѣтовъ не рвать и деревьевъ не ломать».

Монмартра уже не было <бы>. Была бы «Куницына гора» съ русскими ресторанами, харчевнями, погребками. И повсюду по Парижу русскія улицы. Не только тѣ, которыя были ими раньше, вродѣ рю де Моску, рю де ля Нева, пассажъ д-Одесса, рю де Петроградъ, рю де ля Волга, рю де Трактиръ, рю де Пьерръ ле Гранъ, авеню Малаковъ, авеню Александръ Труа…

Нѣтъ, повсюду таблички съ переведенными названіями: Университетская улица. Святомихайловскій бульваръ. Архіепископскій мостъ. Улицы — успенская, купальная, вавилилонская, банная, банковская, адмиральская, договорная, альпійская, архивная…

Дышалось бы нашему брату при такой замѣнѣ названій — чудесно. Гуляли бы мы днемъ по Святомихайловскому или по Итальянскому, вечеромъ собирались бы въ залахъ Ивана Гужонкина, въ «Земледѣліи», у гражданскихъ инженеровъ, что на бѣлой улицѣ… Почитывали бы днемъ газетки: — «Утро», «Парижское Эхо», «Время», «Свободу», «Волю», «Друга Народа».

И государственные дѣятеля тоже могли бы окончательно сдѣлаться нашими, національными, если бы перевели свои фамиліи на русскій языкъ.

Пуанкаре былъ бы у насъ въ вольномъ переводѣ «Точка-Четырехугольниковъ». Тардье — Позднобоговъ.

Пенлевэ — Хлѣбовзошедшевъ. Лушеръ — Косоглазовъ. Шеронъ — Дороганъ.

И даже для коммунистовъ, такъ и быть, нашлись бы соотвѣтственныя фамиліи: Кашенъ — Пряткинъ, Вайанъ-Кутюрье — Храбрый Портняжка…

Да, много фантазій приходитъ мнѣ въ голову послѣ долголѣтняго сидѣнія въ Парижѣ. Страшно хочется иногда забыться, вообразить, что ты совсѣмъ у себя дома, никуда никогда не уѣзжалъ…

А это показываетъ, что съ Парижемъ мы дѣйствительно сроднились и искренно любимъ его. Любимъ, навѣрно, значительно больше, чѣмъ наши англійскіе эмигранты — холодный сдержанный Лондонъ.

Хотя, впрочемъ, и въ Англіи тоже не трудно при желаніи кое-что перевести на русскій языкъ и приблизить къ себѣ. Черчилля, напримѣръ, сдѣлать Церковниковымъ. Лорда Грея — Сѣровымъ.

Но это уже забота самихъ русскихъ лондонцевъ. Мы въ ихъ дѣла не вмѣшиваемся.

А. Ренниковъ.
Возрожденіе, №1694, 21 января 1930.

Visits: 18