Андрей Ренниковъ. О любви къ отечеству

Сложное это явленіе — патріотизмъ.

У русскихъ въ особенности.

Сидимъ мы какъ-то, на-дняхъ, въ небольшой компаніи, въ русскомъ ресторанѣ, обѣдаемъ. Посѣтителей много — почти всѣ свои. Есть однако, и нѣсколько иностранцевъ.

— Неужели вы думаете, Викторъ Ивановичъ, что ихъ склока такъ-таки ничѣмъ и не кончится? — начинаетъ разговоръ на политическія темы Федоръ Сергѣевичъ.

— Конечно, ничѣмъ. Помяните меня. Подерутся, утихнутъ, потомъ опять подерутся, опять утихнутъ… А русскій народъ будетъ покорно созерцать эту картину и ждать помощи отъ Господа Бога.

— Да ужъ, дѣйствительно, народецъ у насъ… — вздыхаетъ Федоръ Сергѣевичъ. — Богоносецъ, чертъ его подери. Вотъ когда имѣньице чужое хочется цапнуть, или корову свою защитить — тогда энергія неизвѣстно откуда берется. А чтобы охранить національное достоинство или поддержать честь русскаго имени, на это, извините, энергіи нѣтъ, непротивленіе полное. Надежда исключительно на угодниковъ Божьихъ, на Николая Чудотворца, на Мать Пресвятую Богородицу…

— Эхъ, господа, господа!.. — печально говоритъ Викторъ Ивановичъ, закуривая папиросу. — Сказать вамъ откровенно, я даже не знаю, стоитъ ли вообще когда-нибудь возвращаться въ Россію. Мы вотъ все мечтаемъ объ этомъ моментѣ, рисуемъ идиллическую радость вступленія на родную почву. А что мы встрѣтимъ въ дѣйствительности на русской землѣ? Развращенную молодежь? Хулиганье, безпризорщину? Трусливое старое поколѣніе, — забитое, привыкшее къ гаденькимъ компромиссамъ, къ плевкамъ въ свою собственную измелчавшую душу? Никакой радости въ возвращеніи домой я не вижу, простите меня. Какой теперь у насъ отчій домъ, если въ домѣ этомъ на кровати, вмѣсто бабушки, волкъ въ чепцѣ лежитъ а весь полъ загаженъ волчьими экскрементами?

— Я, конечно, не такъ мрачно смотрю на вещи, какъ Викторъ Ивановичъ, — громко на весь ресторанъ говоритъ Федоръ Степановичъ. — Но доля правды въ его разсужденіяхъ безусловно есть. Вотъ, напримѣръ, чего я не переношу, это — простыхъ русскихъ бабъ въ платочкахъ. Такъ и представляется наглая харя, щелкающая сѣмечки, въ промежуткѣ визгливо кричащая «правильно, правильно, товарищъ!». Или матросня, напримѣръ. Брр!.. При одномъ воспоминаніи тошнота подступаетъ къ горлу… Мнѣ, скажу прямо, любой негръ изъ Центральной Африки гораздо роднѣе и ближе, чѣмъ матросъ съ крейсера «Аврора», или моя бывшая кухарка Глаша, изъ-за которой у меня произвели обыскъ и засадили на три мѣсяца.

Разговоръ за столомъ довольно долго продолжался въ этихъ пессимистическихъ антинаціональныхъ тонахъ. Досталось во время бесѣды не только кухаркамъ, матросамъ и мужичку, но, конечно, и интеллигенціи. Попало ей за всѣ ея качества — и за маниловскую мечтательность, и за отсутствіе государственнаго чутья, и за ребяческое идеализированіе русскаго сфинкса, который оказался въ конечномъ счетѣ не сфинксомъ, а изрядной свиньей.

И въ концѣ бесѣды неожиданно, вдругъ инцидентъ…

Поворачивается къ намъ сидѣвшій за сосѣднимъ столомъ какой-то добродушный нѣмецъ. На ломанномъ русскомъ языкѣ одобрительно говоритъ Виктору Ивановичу:

— Это вѣрно! За ваше здоровье, милостивый господинъ!

Викторъ Ивановичъ машинально протягиваетъ бокалъ, чокается. Но на лицѣ, кромѣ недоумѣнія, выражается и ясно обозначенная тревога.

— Что, собственно, вѣрно? Я васъ не понимаю, мсье.

— А это все вѣрно… Что вы говорили. Что русскій шеловѣкъ — свинья. Я тоже жилъ въ Россіи, все видѣлъ. Русскій баба — такая животная!

Что произошло за нашимъ столикомъ послѣ одобренія нѣмца — трудно сказать. Викторъ Ивановичъ, побагровѣвъ, вскочилъ. Федоръ Сергѣевичъ, сорвавшись съ мѣста, взялся за палку. А Вѣра Андреевна, которой принадлежала мысль о томъ, что вся русская интеллигенція — сплошная дрянь, замахала руками, завизжала:

— Уберите этого нахала! Какъ онъ смѣетъ, дуракъ?

Разставаясь со своими друзьями, я не удивлялся тому, что нѣмецъ пострадалъ очень сильно. Меня не поражало то обстоятельство, что Викторъ Ивановичъ самъ велъ нѣмца къ двери, а Федоръ Сергѣевичъ своимъ энергичнымъ колѣномъ помогалъ ему прыгать на тротуаръ.

Удивляло меня одно: какъ у русскихъ людей сложно національное чувство, какъ болѣзненно изломанъ патріотизмъ.

Андрей Ренниковъ.
Возрожденіе, № 909, 28 ноября 1927.

Views: 18