Авторъ. Когда потомъ обнаружились роковыя послѣдствія рѣшеній 27 декабря, на Неккера со стороны пострадавшихъ отъ революціоннаго погрома пало обвиненіе что онъ былъ истиннымъ разрушителемъ французской монархіи. Неккеръ въ своемъ сочиненіи о революціи не отказывается отъ отвѣтственности за мѣру которую, говоритъ онъ, считалъ справедливою и полезною и которая, по его убѣжденію, могла бы принести плодотворные плоды еслибы не послѣдовало ошибокъ отъ него независѣвшихъ. Но онъ указываетъ что увлеченіе этою мѣрой было общее, раздѣлявшееся и членами совѣта, и самимъ королемъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ старается показать что мѣра эта была неотразимою необходимостью, ибо общественное мнѣніе такъ громко высказалось въ ея пользу что уступать было де невозможно. Вотъ что говоритъ Неккеръ (De la Rév. franç. I. 89): „27 декабря 1788 года прокламаціей, наименованною Заключеніе совѣта (Résultat du Conseil), король всенародно утвердилъ общее число депутатовъ въ собраніи сословныхъ представителей и относительное ихъ число для каждаго сословія. Это заключеніе въ свое время надѣлало много шуму и хотя постоянно соединялось съ моимъ именемъ, доставило мнѣ много похвалъ и навлекло много вражды,—не принадлежитъ однако мнѣ исключительно. Заключеніе было опубликовано въ сопровожденіи донесенія отъ имени меня какъ государственнаго министра. Но всякій тогда зналъ, по крайней мѣрѣ всякій слѣдившій за дѣлами, что рѣшеніе совѣта вовсе не было вызвано или подготовлено моимъ донесеніемъ. Донесеніе было составлено послѣ рѣшенія дѣла и составлено чтобы замѣнить обычное введеніе, родъ разсужденія въ которомъ отъ имени монарха излагаются мотивы закона и рѣшенія. Думали что въ этомъ случаѣ требовалось болѣе подробное развитіе, которое трудно бы согласовалось съ возвышеннымъ и точнымъ языкомъ приличествующимъ королевскому величеству. Донесеніе существенно предназначенное чтобы просвѣтить общественное мнѣніе (éclairer l’opinion publique) было тщательнѣйше разобрано во многихъ комитетахъ министровъ, затѣмъ въ присутствіи короля. И королева присутствовала на послѣднемъ совѣщаніи. Въ этомъ окончательномъ засѣданіи, если выключить противорѣчіе одного министра направленное на одинъ только пунктъ, всѣ голоса и мнѣнія соединились въ пользу донесенія и заключенія въ томъ видѣ какъ они и были опубликованы. Для репутаціи совѣта, а можетъ-быть и для памяти короля, надлежитъ не злоупотреблять формой приданною объявленію 27 декабря 1788 года. А между тѣмъ это безцеремонно дѣлаютъ, выставляя мое донесеніе какъ полную картину соображеній опредѣлившихъ рѣшеніе правительства. Слова необходимость въ донесеніи не встрѣчается. Ужъ одно это замѣчаніе должно дать понять что въ донесеніи не все высказано и ему предшествовало болѣе обширное обсужденіе дѣла. Одною изъ обязанностей министра въ донесеніи назначенномъ для обширной гласности было набросить покровъ на всякую идею о принужденіи и необходимости, дабы поддержать королевское величіе во всемъ блескѣ и еще можетъ-быть болѣе, дабы сберечь монарху любовь и признательность наибольшей части націи. Я никому не наносилъ ущерба поставивъ на счетъ короля долю которая могла принадлежать обстоятельствамъ. Свидѣтельства нынѣ живущихъ людей достаточно чтобъ удостовѣрить пылкое увлеченіе съ какимъ Франція каждый день ожидала чѣмъ рѣшитъ королевскій совѣтъ“.
Такъ послѣ событій, нѣсколько запутанно, изображаетъ дѣло Неккеръ. Правительственное рѣшеніе въ пользу преобладанія средняго сословія было де вызвано необходимостью. Правительство было къ тому вынуждено общественнымъ требованіемъ. Такъ ли это, и что обусловило такую необходимость? Можно признать что рѣшеніе дѣйствительно было необходимостію, но не для короля и правительства вообще, а для Неккера; и если возбужденное въ обществѣ желаніе обратилось въ декабрѣ 1788 года въ требованіе съ которымъ приходилось дѣйствительно серіозно считаться, то опять-таки чрезъ посредство того же Неккера.
Неккеръ не могъ дѣйствовать иначе. Онъ былъ призванъ во имя популярности, которая, давая силу, налагала и обязательства. Когда во власть вступаетъ человѣкъ выдвинутый извѣстною партіей или извѣстнымъ политическимъ направленіемъ, онъ является связаннымъ условіями призыва. Навязанный „мнѣніемъ“, онъ долженъ былъ обязательно служить орудіемъ мнѣнія въ правительствѣ, и когда въ послѣдствіи отступилъ отъ такой задачи, немедленно утратилъ популярность и силу.
Пріятель. Человѣкомъ партіи въ смыслѣ личной связи съ тою или другою группой единомышленныхъ людей, мнѣ кажется, Неккера назвать нельзя. Кто лица составлявшія партію Неккера?
Авторъ. Если я сказалъ о Неккерѣ какъ человѣкѣ партіи, то не въ томъ смыслѣ. Можетъ быть безличная принадлежность къ партіи, особенно когда сама партія не есть нѣчто опредѣленно-организованное: принадлежность къ явно организованнымъ партіямъ, какъ въ Англіи, можетъ вести къ весьма правильному ходу дѣлъ. Эта безличная принадлежность къ партіи намъ можетъ быть болѣе понятна чѣмъ кому-либо. Мы имѣли примѣры вліятельныхъ и во власти находившихся лицъ за которыми стоялъ длинный конституціонно-нигилистическій хвостъ наименованный либеральною партіей, дававшею опору, налагавшею обязательства, вмѣстѣ подымавшеюся и опускавшеюся, но связь съ которою была не личная и прямая, а незамѣтными градаціями отъ ближайшаго окруженія къ крайнимъ узламъ сѣти.
Исканіе популярности было главнымъ стимуломъ Неккера. Средство къ ея пріобрѣтенію — угода общественному мнѣнію. Неккеръ безпрерывно говоритъ о неодолимой силѣ общественнаго мнѣнія и всю мудрость государственнаго человѣка полагаетъ въ томъ чтобъ имѣть эту „могущественную силу“ на своей сторонѣ. Общественное мнѣніе, говоритъ онъ (De la rév. I, 224), „было союзникомъ становившимся со всякимъ днемъ могущественнѣе и ко благорасположенію котораго вынужденъ былъ бережно относиться самъ монархъ. Это мнѣніе, тогда еще въ своей чистотѣ, слагавшееся изъ идей и чувствованій имѣвшихъ центромъ общее благо, издавна уже оказывало благодѣтельное дѣйствіе. Оно пресѣкало попытки деспотизма; давало мужество властямъ посредствующимъ между монархомъ и народомъ; часто служило щитомъ угнетаемой невинности, окружало своимъ блескомъ прекрасныя пожертвованія и высокія добродѣтели; утѣшало великихъ людей преслѣдуемыхъ завистью и невзгодами судьбы; было столь Же сурово въ наказаніяхъ какъ великодушно въ наградахъ; отмѣчало своею грозною печатью министровъ недостойныхъ довѣрія монарха и погубляло ихъ презрѣніемъ на высотѣ ихъ кредита и тріумфовъ“…
Пріятель. Дѣло идетъ, можно догадываться, о добродѣтеляхъ Неккера и коварствѣ его врага Калона.
Авторъ. „Наконецъ общественное мнѣніе, утомленное безплодностію своихъ отдѣльныхъ приговоровъ и отчаиваясь въ будущемъ, зная прошедшее, собрало всѣ свои силы чтобы настоять на созывѣ собранія представителей націи“.
Пріятель. Это весьма не точно. Неккеръ умалчиваетъ о собраніи нотаблей устроенномъ самимъ правительствомъ въ лицѣ Калона, какъ мы видѣли, вовсе не по настойчивому вызову общественнаго мнѣнія.
Авторъ. „Оно вліяніемъ своимъ достигло равенства въ числѣ представителей средняго сословія и привилегированныхъ классовъ, и вся Франція въ своемъ послѣднемъ рѣшительнѣйшемъ желаніи потребовала чтобы столько надеждъ связанныхъ съ собраніемъ представителей не погибло въ ихъ рукахъ и не обратилось въ ничто притязаніями враговъ общаго блага. На этомъ останавливались тревожныя желанія гражданъ и нація казалась расположенною принять съ благодарностію жертвы какія пожелали бы сдѣлать для установленія гармоніи на которую единодушно указывалось какъ на первое условіе уврачеванія золъ Франціи. Да, нація тогда свободная въ своемъ мнѣніи, нація еще не принявшая никакихъ обязательствъ, была готова стать на сторонѣ тѣхъ кто первые сгладили бы путь къ установленію желаннаго согласія“. Другими словами, Неккеръ упрекаетъ привилегированныя сословія что они не привлекли общественное мнѣніе на свою сторону вступивъ съ нимъ въ союзъ. Если высвободить мысль Неккера изъ-подъ украшающихъ ее цвѣтовъ краснорѣчія, то замѣтимъ что этотъ поклонникъ „мнѣнія“ видитъ въ немъ, въ минуту столь рѣшающую какъ эпоха созыва представителей, не иное что какъ неопредѣленное возбужденіе, само ищущее указаній вмѣсто того чтобъ ихъ давать, способное пристать къ тому кто имъ овладѣетъ. Въ дальнѣйшемъ оказывается что это мнѣніе впадаетъ въ заблужденія дѣлающіяся источникомъ бѣдствій. Не есть ли это опроверженіе всей теоріи Неккера по части государственной мудрости—слѣдовать указаніямъ общественнаго мнѣнія, угадывая ихъ? Неккеръ повидимому не замѣчалъ что это угадываніе мнѣнія есть обыкновенно фабрикація мнѣнія, операція въ которой, надо признаться, онъ не былъ искусенъ. Чрезъ это политика его становилась системой уступокъ тѣмъ кто мнѣніе фабриковали. Мирабо и Калонъ не безъ основанія указывали въ Неккерѣ отсутствіе государственнаго ума.
Чрезъ какія посредства, чрезъ чьи уста слышалъ онъ велѣнія своего божества? Кто были для него носителями мнѣнія? Въ этомъ онъ не даетъ отчета. Это не были парламенты съ ихъ временною и фальшивою популярностію, имѣвшею исчезнуть при первомъ ихъ поворотѣ къ своимъ кореннымъ преданіямъ. Это не были нотабли, которыхъ не послушался Неккеръ, но на которыхъ разсчитывалъ чтобы провести идеи продиктованныя „мнѣніемъ“, подобно тому какъ Калонъ разсчитывалъ провести свои финансовые планы. Дворъ и прикасающіяся къ нему сферы еще менѣе того. Чрезъ кого же давало мнѣніе свои рѣшенія? Можно усматривать что носителями его для Неккера были: вопервыхъ, финансовый міръ съ его салонами и конторами, и вовторыхъ, публицисты наводнившіе Францію политическими писаніями, сдѣлавшіе политическія теоріи „разума“ предметомъ общихъ разговоровъ, придавшіе имъ характеръ и силу моды. Втретьихъ, наконецъ, начавшіе образовываться вліятельные политическіе кружки и клубы.
Въ какой мѣрѣ Неккеръ былъ чувствителенъ, хотя и скрывалъ это, къ печатнымъ отзывамъ, можно видѣть изъ слѣдующаго анекдота разказаннаго Бертранъ де-Молевилемъ въ его мемуарахъ (Mém., I, 59). Это было въ началѣ еще перваго министерства Неккера. Графъ Водрӭйль (Vaudreuil), самъ разсказывавшій это Бертранъ де-Молевилю, былъ однажды у Неккера. Тотъ съ горечью жаловался что на него нападаютъ въ печати. Водрӭйль замѣтилъ что это общая участь людей находящихся у власти. „Я согласенъ, отвѣчалъ Неккеръ, но для чувствительной души, какъ моя, крайне трудно переносить несправедливость, и между этими презрѣнными брошюрами есть которыя наносятъ чувствительные удары, а публика ихъ жадно расхватываетъ“. Я думалъ, продолжаетъ Водрӭйль, что Неккеръ говоритъ о только что появившемся сочиненіи Лорагэ и неблагоразумно сказалъ ему: „Прочтите сами сочиненіе Лорагэ и вы успокоитесь. Убѣдитесь что онъ слишкомъ слабъ чтобы задѣть вашу репутацію“. Въ эту минуту министръ измѣнился въ лицѣ, гнѣвъ заблисталъ въ глазахъ. „Какъ, воскликнулъ онъ, этотъ нищій написалъ сочиненіе противъ меня? О, какъ ужасно быть удержаннымъ министерскимъ положеніемъ. Съ какимъ бы наслажденіемъ вонзилъ я ему кинжалъ въ сердце“. Водрӭйля поразила эта горячность человѣка отличавшагося по видимости холодною невозмутимостью.
Какими путями Неккеръ узнавалъ мнѣніе политическихъ кружковъ, можно видѣть изъ любопытнаго разсказа Вебера (I, 267).
„Въ промежутокъ времени, пишетъ Веберъ, между вторымъ собраніемъ нотаблей и созывомъ представителей и даже нѣсколько мѣсяцевъ послѣ открытія ихъ засѣданій, Неккеръ имѣлъ на жалованьи бывшаго редактора Авиньйонскаго Курьера г. Арто, второстепеннаго литератора, автора нѣсколькихъ театральныхъ піесъ. На этого господина Неккеръ возложилъ спеціальную обязанность держать у себя въ Пале-Роялѣ родъ клуба, отъ времени до времени дѣлать политическія собранія и обѣды на которыхъ присутствовали, между прочимъ, Мирабо, Клерманъ-Тоннеръ, Дюпоръ и Фрето, совѣтники въ парламентѣ; нѣсколько академиковъ, какъ гг. Сюаръ, Рюльеръ и Шамфоръ, швейцарскіе и протестантскіе банкиры, лица принадлежавшія ко двору герцога Орлеанскаго, аббатъ Сіесъ, аббатъ Сабатье, аббатъ Дюбиньйонъ, и нѣкоторыя другія лица того же закала, всѣ, за незначительными исключеніями, или мятежники, или отъявленные враги существующаго порядка (factieux ou frondeurs déterminés). Неккеръ давалъ на это по четыре тысячи франковъ въ мѣсяцъ и ему каждое утро сообщалось что было говорено наканунѣ и какія мѣры имѣли за себя большинство. Донесенія выходившія изъ этого вертепа часто имѣли большое вліяніе на правительственныя рѣшенія. У Арто открыто хулили дворъ и даже парламентъ. Мнѣнія принятыя въ этихъ собраніяхъ дѣятельно распространялись подчиненными агентами въ клубахъ низшаго порядка и во всѣхъ публичныхъ мѣстахъ въ Парижѣ. Передавались также вожакамъ провинціальныхъ собраній. А изъ провинціи возвращались въ Парижъ подкрѣплять систему нововводителей. Это повтореніе мятежныхъ (factieux) мнѣній Неккеръ называлъ неяснымъ гуломъ Европы (bruit sourd de l’Europe)“.
Указаніе Вебера весьма правдоподобно. Фабрикованное въ Парижѣ ѣхало въ провинцію и возвращалось якобы общественное мнѣніе страны и неотразимый аргументъ для правительства!
Нѣкоторымъ оправданіемъ Неккера, но вмѣстѣ и обвиненіемъ въ недальновидности, монетъ служить то обстоятельство что въ то время удвоеніе числа представителей средняго сословія не казалось грозящимъ въ такой мѣрѣ преобладаніемъ вожаковъ этого сословія въ собраніи, какъ вышло на дѣлѣ. „Я вспоминаю, свидѣтельствуетъ аббатъ Мореле (Mém., I, 350), что люди просвѣщенные и самыхъ прямыхъ намѣреній полагали что среднее сословіе, даже удвоенное въ числѣ, но подавляемое вліяніемъ и естественнымъ превосходствомъ дворянства и духовенства, едва будетъ въ состояніи защитить свои справедливѣйшія права и достичь со стороны первыхъ двухъ сословій законнѣйшихъ пожертвованій. При этомъ конечно предполагали дворянство не раздѣленнымъ на партіи и veto сохраненное за королемъ“. Очевидно когда говорили о среднемъ сословіи имѣли въ виду сословіе это въ его дѣйствительномъ составѣ, а не въ томъ въ какомъ оно явилось въ собраніи, будучи тамъ представлено группой которую мы характеризовали наименованіемъ интеллигентныхъ разночинцевъ, честолюбивыхъ ходатаевъ по чужимъ дѣламъ.
Удвоеніе представителей средняго класса было главнымъ изъ мѣропріятій 27 декабря. Но не лишены существеннаго значенія и другія принятыя мѣры, опредѣлившія составъ будущаго собранія. Здѣсь все было предпринято на самыхъ широкихъ и либеральныхъ основаніяхъ. Старались избѣгнуть всяческаго ограниченія, какъ по отношенію къ избирателямъ, такъ и по отношенію къ выборнымъ.
Аббатъ Мореле обращаетъ особое вниманіе на устраненіе ценза.
„То обстоятельство, говоритъ онъ (Mém., I, 359), что при составленіи собранія забыли о значеніи собственности было истиннымъ источникомъ нашихъ бѣдствій. Очевидно что при расположеніи умовъ въ моментъ этого великаго политическаго акта требовалось поставить самый крѣпкій оплотъ собственности, со всѣхъ сторонъ угрожаемой народными движеніями. Въ особенности нуждалась въ покровительствѣ земельная собственность…
„Но совѣтъ, прельщенный идеями пользовавшимися популярностью, поставилъ для избирателей условія сводившіяся къ нулю по своей легкости удовлетворенія: требовалось чтобы быть допущенными въ начальныя избирательныя собранія платить налогъ равняющійся платѣ трехъ рабочихъ дней. Это открывало доступъ въ собранія пяти шестымъ взрослыхъ людей мужескаго пола, то-есть около пяти милліоновъ человѣкъ. А чтобы быть представителемъ требовалась уплата налога цѣной въ марку серебра. Это не предполагаетъ собственности которая давала бы возможность жить собственнику и не обусловливало въ избираемомъ ни истиннаго интереса къ общественному процвѣтанію, ни образованія, ни досуга, словомъ, ни одного изъ качествъ необходимыхъ для представителей великой націи… Что можетъ сдѣлать собраніе состоящее въ значительной долѣ изъ людей неимущихъ? Выбрать представителей изъ такихъ же въ большинствѣ неимущихъ. Такимъ образомъ участь собственности очутится въ рукахъ собраніе въ которомъ болѣе половины членовъ не будутъ имѣть никакого интереса въ ея охраненіи и значительное число будетъ имѣть интересы противные“.
Со своей стороны, маркизъ Булье, указывая на „великія ошибки Неккера касательно состава собранія представителей“ обозначаетъ какъ такія: „недостаточность качественныхъ требованій отъ избирателей и выборныхъ, что дало возможность людямъ безъ собственности войти въ собраніе; жалованье данное депутатамъ, привлекшее разныхъ искателей фортуны не имѣвшихъ иныхъ рессурсовъ“…
Пріятель. Развѣ депутаты получали жалованье?
Авторъ. Прежде чѣмъ я встрѣтилъ это указаніе у Булье меня давно интересовалъ этотъ вопросъ. Нигдѣ у историковъ революціи мнѣ не случалось наткнуться на указаніе въ этомъ отношеніи. Не встрѣтилъ указанія и въ документахъ напечатанныхъ въ Archives parlementaires. Между тѣмъ вопросъ имѣетъ интересъ и странно что его обходятъ безо всякаго вниманія. Припоминается только мимоходомъ сдѣланный намекъ въ исторіи Карлейля. Какое вознагражденіе положено было депутатамъ, я впервые встрѣтилъ у Калона въ его книгѣ De l’état de la France (Londres, 1790, стр. 43) при разборѣ бюджета 1789 года. Перечисляя увеличеніе издержекъ, онъ обозначаетъ: „2° издержка національнаго собранія составляетъ новую статью расхода которую я положу много ниже чѣмъ какъ она есть нынѣ. Когда собраніе состояло изъ 1.200 членовъ, ихъ вознагражденіе, назначенное по 18 ливровъ въ день, составляло до 22 тысячъ ежедневно. Такъ какъ теперь число уменьшилось на треть, то издержка составитъ около 15 тысячъ ливровъ ежедневно. Но такъ какъ въ послѣдствіи будетъ только четыре мѣсяца засѣданій при семи или восьмистахъ депутатовъ, то по этой статьѣ положу, присоединяя издержки по обнародованію декретовъ, печатанію, разсылкѣ и пр., всего 2.500.000 ливровъ“. Отсюда слѣдуетъ что депутаты получали въ продолженіе сессіи по 18 франковъ въ день суточныхъ денегъ, сумма которая для большинства депутатовъ составляла замѣтный доходъ. Французское представительство съ самого начала было поставлено въ условія отличныя отъ англійскаго.
Но окончимъ перечисленіе Булье: …„выборъ Версаля мѣстомъ собранія; свобода предоставленная имѣющимъ земли и помѣстья въ разныхъ провинціяхъ принимать участіе во всѣхъ выборахъ, передавая своимъ уполномоченнымъ (à leurs procureurs) всѣ права избирателей, какія имѣли бы сами; наконецъ недосмотръ который можетъ показаться мелочнымъ, но который повелъ къ важнымъ послѣдствіямъ, а именно что были построены только двѣ отдѣльныя залы—для духовенства и для дворянства, и не было отдѣльной залы для средняго сословія, такъ что въ его обладаніи осталась зала общихъ собраній, что и дало ему предлогъ приглашать другія сословія тамъ къ себѣ присоединиться“. По описанію Мармонтеля одна эта зала была окружена галлереей для публики (Mém., IѴ, 57).
Пріятель. Припоминаю что Бальи (Mém., I, 18), говоря о предварительныхъ собраніяхъ сословій въ Парижѣ и упоминая что среднему сословію была предоставлена большая зала общихъ собраній, дѣлаетъ точно такое же замѣчаніе. „Отмѣчаю, говоритъ онъ, это обстоятельство, такъ какъ малыя вещи ведутъ къ большимъ послѣдствіямъ и такое распредѣленіе было налъ чрезвычайно благопріятно въ Версалѣ“.
Авторъ. Неккеръ, продолжаетъ Мармонтель, воображалъ себѣ будущее собраніе „мирнымъ, внушительнымъ, торжественнымъ, возвышеннымъ зрѣлищемъ которымъ народъ будетъ наслаждаться“. Онъ „не видѣлъ что надъ народомъ, но примыкая къ народу, была масса людей со страстями темными и опасливыми, ожидавшими только соединительнаго фокуса чтобъ открыться, возгорѣться и разразиться. Онъ казалось не замѣчалъ что вѣчные зародыши заговоровъ и раздоровъ суть—суетность, гордость, зависть, желаніе господствовать или по крайней мѣрѣ унизить тѣхъ кого завистливые глаза усматривали выше себя, побужденія и пороки еще болѣе гнусные и низкіе, расчеты жадности, всякіе замыслы продажныхъ душъ. Его умъ былъ полонъ отвлеченною идеей націи нѣжной, любезной, великодушной“.
Пріятель. А какъ отнеслись парламенты къ правительственнымъ рѣшеніямъ 27 декабря?
Авторъ. Поведеніе Парижскаго парламента въ эпоху втораго собранія нотаблей было весьма замѣчательно. Мы видѣли что въ концѣ сентября парламентъ высказался за сохраненіе формъ 1614 года. Въ началѣ декабря состоялось постановленіе совершенно инаго характера. Теперь парламентъ требовалъ періодическаго возобновленія собранія представителей, наложенія налоговъ не иначе какъ съ согласія собранія, отмѣны lettres de cachet, отвѣтственности министровъ не только предъ собраніемъ представителей, но и предъ парламентами, [*] личной свободы, законной свободы печати, — словомъ, предлагалась цѣлая либеральная программа.
Относительно капитальнаго вопроса объ удвоеніи представителей средняго сословія парламентъ высказался уклончиво, но явно въ пользу стремленій считавшихся либеральными. „Что касается относительнаго числа депутатовъ, то такъ какъ оно не опредѣлено никакимъ закономъ и никакимъ постояннымъ обычаемъ, то парламентъ не имѣетъ ни намѣренія, ни возможности сдѣлать тутъ какое-либо дополненіе. Парламентъ можетъ въ этомъ отношеніи только обратиться къ мудрости короля касательно мѣръ какія надлежало принять дабы достичь измѣненій какія могутъ указать разумъ, свобода, справедливость и общее желаніе“ (постановленіе 5 декабря 1788 года, Arch. Parl. I, 550). Этотъ удивительный поворотъ парламента маркизъ Булье объясняетъ слѣдующимъ образомъ (Mém., 65): „Парламентъ раздѣлялся на двѣ партіи: старшіе желали переворота въ правительствѣ, который осуществилъ бы честолюбивые виды ихъ корпорацій, понудивъ верховную власть подѣлить съ ними законодательную часть. Молодые хотѣли общаго переворота который удовлетворилъ бы ихъ личное честолюбіе. Въ этомъ случаѣ послѣдніе получили верхъ надъ первыми и рѣшеніе 5 декабря было подготовлено въ клубѣ Бѣшеныхъ (des Enragés) который организовалъ въ этомъ году герцогъ Орлеанскій… Во мнѣніи что постановленіе продиктовано было молодежью укрѣпилъ меня разговоръ какой я имѣлъ съ д’Ормессономъ, первымъ президентомъ Парижскаго парламента, моимъ сосѣдомъ по деревнѣ, однимъ изъ достойнѣйшихъ людей какихъ я только зналъ и который сохранилъ всю чистоту нравовъ старой магистратуры. Я спросилъ его чрезъ нѣсколько дней послѣ постановленія — какъ могъ парламентъ сдѣлать шагъ столь непослѣдовательный, неразумный и опасный. Онъ увѣрилъ меня что всѣ старшіе члены были отъ того въ отчаяніи, употребляли всѣ силы чтобы воспротивиться рѣшенію, но были увлечены молодежью, горячею и многочисленною, господствовавшею въ засѣданіяхъ. Онъ присовокупилъ что парламенты теперь не что иное какъ демократическія общества управляемыя молодыми людьми“.
Наступилъ новый годъ. Курьеры развезли королевское рѣшеніе, административная машина приведена въ усиленную дѣятельность, циркуляры и разъясненія слѣдуютъ одинъ за другимъ. Начинаются выборы, составляются наказы, при полномъ невмѣшательствѣ правительства, свободѣ сходокъ и печати и сильномъ возбужденіи общественнаго энтузіазма. Революціонному классу, на который указываетъ Мармонтель, открывается широкое поприще дѣятельности… Въ городѣ Аррасѣ тридцатилѣтній адвокатъ Робеспьеръ, обращаясь къ „артезіанской націи” (въ брошюрѣ Аdresse à la nation Artésienne), въ пышныхъ выраженіяхъ изображаетъ качества требуемыя отъ народнаго представителя дабы быть достойнымъ выборовъ отъ которыхъ „Франціи предстоитъ или возродиться, или погибнуть“. Даетъ ясно понять что именно онъ есть лицо обладающее этими качествами…
Русскій Вѣстникъ, 1882.
[*] „La responsabilité des ministres: le droit des Etats Généraux d’accuser et traduire devant les cours dans tous les cas intéressant directement la nation entière sans préjudice des droits du procureur général dans les mêmes cas“ (Arch. parl. I, 551).
Views: 2