Русская революція кончилась, и дату ея смерти легко установить. Произошло это въ тотъ день, когда русскій санкюлотъ (революціонная смѣсь французскаго съ нижегородскимъ) слѣзъ съ бочки, замѣняющей ораторскую трибуну, и облачился во фракъ. Короче, когда въ Рапалло появился «офраченный» Чичеринъ, — революція кончилась и формально.
НЭП явился узаконеннымъ отверженіемъ соціальной революціи. Поѣздъ революція мчался на всѣхъ парахъ и пришелъ къ… станціи отправленія. Иначе и быть не могло, такъ какъ революція есть замыканье круга, геометрически-круговое движеніе точки съ ея возвращеніемъ къ исходному положенію. И не Ленину дано было измѣнить законы движенія, вѣчные для временъ и народовъ. Ленинъ понималъ, что неизбѣжное свершилось. Для него, какъ для марксиста, историческая фатальность была закономъ, — и законъ этотъ онъ призналъ и установилъ. Не признать краха не могъ политикъ, и послѣдній-то и изобрѣлъ терминъ, который замѣнилъ слово «крахъ». Этимь терминомъ былъ «НЭП». Слову повезло, какъ везетъ всѣмъ словамъ, въ которыхъ есть сила звуковой краткости: недаромъ еще старые поэты — часто въ ущербъ смыслу — гонялись за «сонорностью».
«Новая Экономическая Политика» не является ни новой экономикой, ни новой политикой. Напротивъ того, въ НЭП-Ѣ все отъ стараго и отъ худшаго стараго.. Когда разложившееся общество пытается возвратиться къ старому, — отъ послѣдняго оно беретъ худшее, ибо худшее всегда сдѣлать легче, проще. Возвратъ къ старому капитализму и означалъ поэтому заимствованіе отъ капиталистическаго строя худшаго. А это худшее сводилось къ безпощадному накопленію матеріальныхъ благъ, къ беззаконному (и потому — свирѣпому) использованію «конъюнктуры». И естественно, что процессъ первоначальнаго накопленія выдвинулъ людей алчныхъ, ловкихъ, безсовѣстныхъ, безсердечныхъ.
Нзпманъ — человѣкъ сильный и приспособляющійся, гнущійся, но не ломающійся. Бѣшеная жажда матеріальной жизни дѣлаетъ его неузявимымъ для обстрѣла духовнаго и моральнаго.
Нэпманъ не есть ленинское изобрѣтеніе. Еще во времена Суллы, когда римскій міръ алчно дѣлилъ земли, когда солдатскіе бунты опредѣляли ходъ государственныхъ дѣлъ — среди бунтовъ, пожарищъ и крови торжествовалъ великолѣпный нэпманъ — чаще всего изъ вольноотпущенниковъ или мелкихъ всадниковъ. Онъ пріобрѣталь, наживалъ, разживался, обзаводился позтомь изь греческихъ скрибовъ и научился возлежатъ за столомъ, какъ подлинный патрицій.
Въ безумные годы французской революціи, когда подъ ножемъ гильотины гибли еще уцѣлѣвшіе аристократы, сотни рабочихъ и цвѣтъ интеллигенціи, — Парижъ бѣсновался на «балахъ», пилъ и объѣдался. Это — французскіе нэпманы, умѣвшіе «устроиться», ликовали, торжественно справляя свою побѣду. Новая буржуазія, въ которой нѣть еще культуры и устойчивости буржуазіи старой, — во всѣ времена являла зрѣлище, которое возмущало современниковъ и заклеймлялось будущими историками. И когда при Людовикѣ-Филиппѣ, какъ потомъ при Наполеонѣ ІІІ, начался процессъ «обогащенія», — Франція ужаснула весь міръ мерзостью своего нэпманства.
Приходится ли удивляться, что и россійскій нэпманъ сдѣланъ изъ того же тѣста, что и его предшественники съ древнихъ временъ? Болѣе того, теоретически размышляя, совѣтскій нэпманъ долженъ быть еще отважнѣе своихъ иностранныхъ предковъ. Нэпманъ Рима, французской революціи или Людовика-Филиппа жилъ въ условіяхъ нормальнаго товарообмѣна. Совѣтскій нэпманъ долженъ пріобрѣтать и обогащаться, когда богатство преслѣдуется, когда частная собственность отмѣнена, когда частная торговля является въ одной части воспрещенной, въ другой — съ трудомъ терпимой профессіей. Нэпманъ долженъ поэтому преодолѣть не только нормальную конкуренцію, но еще законъ и вытекающія изъ него бытовыя условія. Поэтому талантъ приспособленія, жажда наживы и практическая изобрѣтательность въ немъ куца сильнѣе, чѣмъ вь его иностранныхъ предкахъ. Икра, которую ѣстъ совѣтскій нэпманъ, является заслуженнымъ вознагражденіемъ специфическихъ его талантовъ, сплошь да рядомъ приводящихъ къ ссылкѣ въ Соловки. Но все равно, какъ бы онъ ни преслѣдовался въ СССР, какъ бы его ни «стригли», — онъ будетъ существовать и процвѣтать. Законы жизни непреодолимы.
Нэпмань — не профессіоналъ, а особый психологическій типъ. Нэпманъ — человѣкъ, который всегда, вездѣ «устраивается». Помню, въ печальные весенніе дни 1919 года въ Одессѣ въ кофейной я платилъ за стаканъ чая. Лакей взялъ билетъ въ пятьдесятъ карбованцевъ, посмотрѣлъ и отрѣзалъ: «Фальшивый». Даю другую ассигнацію, третью… — фальшивыя. Лакей собралъ пачку ассигнацій — было ихъ штукъ пятнадцать — и дѣловито спросилъ:
— Сколько хотите?
Я не понялъ вопроса.
— Да такъ вотъ: за сколько продадите?
— Да вамъ-то зачѣмъ фальшивыя деньги? — любопытствую.
И съ сознаніемъ превосходства лакей объясняетъ:
— А который человѣкъ способный — распорядится, всe можно устроить.
Этого лакея изъ кофейной Фанкони я всегда вспоминаю, когда думаю о нэпманѣ. Не сомнѣваюсь, что сей мудрый покупатель фальшивыхъ ассигнацій отлично «устроился» и процвѣтаетъ гдѣ-либо въ Россіи, увеличивая капиталь и не имѣя надобности стоять въ очередяхъ. Психологія приспособляемости къ условіямъ и использованіе послѣднихъ — вотъ что отличаетъ нэпмана отъ другихъ смертныхъ. Въ торговомъ дѣлѣ, какъ во всякой другой профессіи. Увѣренность, что можно «устроиться», и «провести за носъ», что люди — «дураки», что «надо только умѣть», — и создаетъ ту наглую безпринципность, которая столь часто даеть успѣхъ въ матеріальной жизни.
Такъ чувствовалъ и разсуждалъ НЭП всегда и вездѣ, вѣроятно, со временъ сиракузскаго Діонисія и кончая временами столь недавними, когда батальному предпочиталось «пацифистское», когда на одного борца приходилось по три нэпмана.
И нэпманъ оттуда, изъ СССР, протягиваетъ руку нэпману эмигрантскому. Да, онъ и здѣсь въ достаточномъ числѣ, онъ ходитъ въ костюмѣ отъ хорошаго портного, живетъ въ отличной квартирѣ въ Пасси или Отэй, ведетъ крупную игру въ баккара, разъѣзжаетъ въ автомобилѣ и съ наивнымъ цинизмомъ говоритъ объ удачныхъ дѣлахъ своихъ. Среди сотенъ тысячъ русской эмиграціи, работающей, изнывающей отъ лишеній, не умѣющей приноровиться кь новому укладу жизни, мечтающей о далекихъ поляхъ и сѣромъ небѣ, опускающемся на прибитыя къ землѣ низкорослыя деревни, — среди этой массы нэпманы эмиграціи — законодатели и творцы жизни. Въ ихъ цѣпкихъ рукахъ все превращается въ золото, въ ихъ холодномъ мозгу живетъ точный счетъ тему, что можетъ быть реализовано и обращено въ денежный эквивалентъ. И икра шикарныхъ квартиръ Отэй справедливо компенсируетъ тотъ особый талантъ жизни, которому — увы — такъ часто завидуютъ обездоленные эмигранты.
Да, нэпманъ приспособленъ ко всякимъ условіямъ, ибо всѣ условія въ состояніи использовать. И потому нэпманъ не занимается политикой, обычно избѣгаетъ ея, но все же имѣеть нѣкоторое…. направленіе, что ли. Я назвалъ бы это направленіе «пацифистскимъ». Тамъ, въ Россіи, нэпманъ «устроенъ»; онъ, чувствуя гнетъ власти, все же можетъ жить подъ ней и иногда не такъ ужъ плохо. И потому онъ боится радикальныхъ измѣненій, кровавыхъ возможностей. Все устроится, а «умный» человѣкъ всегда приспособится.
И эмигратскій НЭП также «миролюбивъ», ибо его пацифизмъ того же порядка. Россія… ахъ, да, тамъ ужасно плохо, тамъ не то что омаровъ, но и хлѣба нѣтъ! Тамъ нѣтъ торговли, промышленности, тамъ такъ трудно «устроиться»! Но рѣка жизни течетъ, все устроится къ лучшему. Власть не можетъ быть глупой вѣчно, поэтому она съ теченіемъ времени эволюціонируетъ. И НЭП боится, НЭП ненавидитъ поэтому всякую борьбу, всякую революцію. Оиъ боится крови, бунтовъ, возстаній, — къ чему это?
Такъ эмигрантскій НЭП, мирно пережевывая бутерброды съ икрой, не думаетъ о Россіи. Здѣшній нэпманъ не говорить вслухъ, но молча знаетъ — и твердо, — что въ Россію онъ не поѣдетъ и послѣ сверженія большевиковъ. Ибо тамъ будетъ «безпорядокъ», будетъ, быть можетъ, кровь, трудно будетъ «устроиться». Пусть другіе ѣдутъ! А когда все «устроится», когда наступить порядокъ, когда у Елисѣева въ изобиліи появятся ананасы п медвѣжьи окорока, а у Депре покроются пылью бутылки сь бургундскимъ, — тогда нэпманъ поѣдетъ въ Россію. Вѣдь это — богатая страна, и такъ хорошо можно будетъ тамъ «заработать»… И ему безмолвно вторить мыслью нэпманъ, превратившійся здѣсь съ помощью… ужъ не знаю чего — въ «профессора», въ «политика» и еще въ кого-то.
И съ усмѣшкой умнаго, знающаго цѣну человѣка, эмигрантскій нэпманъ слушаетъ пустой разговоръ энтузіаста, увѣряющаго, что Россія все болѣе спускается въ бездну, что народъ вымираетъ физически и морально, что необходимо поэтому все напряженіе існлъ, чтобы сбросить большевиковъ. Ему, пацифисту по природѣ, умѣющему ко всему приспобиться, разсужденія эти кажутся бредомъ маніака. И, спокойно вытаскивая изъ кармана бумажку, онъ прерываетъ:
— Я получилъ изъ Москвы на дняхъ письмо отъ пріятеля. Конечно, тамъ ен такъ хорошо, какъ здѣсь, но все же жить можно. Обождите, пройдетъ еще нѣкоторое время. Эволюціонируетъ народъ, эволюціонируетъ власть. Такъ лучше. А переворотъ — это кровь, это разрушеніе всего того, что еще осталось въ Россіи… И вообще, не такъ страшенъ чортъ… Вотъ, напримѣръ, искусство тамъ процвѣтаетъ, имѣются и другія достиженія…
Да, нэпманъ — внѣ политики, но его политика — безмолвнаго и терпѣливаго вьжиданія — потому такъ дѣйственна, что не требуетъ ничего, кромѣ спокойствія внутренняго равнодушія.
Я вижу, какъ «устроившіеся» постепенно вырабатываютъ въ себѣ психологію нэпмана, какъ все дальше и дальше уходитъ отъ нихъ Россія, заслоняемая очертаніями берлинскихъ и парижскихъ «конъюнктуръ», какъ радостно пріемлютъ они теоретиковъ «эволюціозма». Вьдь эти теоріи утверждаютъ ихъ въ безразличіи къ Россіи. Создастся адѣсь — въ эмиграціи — особый классъ, которому суждено образовать и особую партію. Классъ этотъ — нэпманъ. Теоретики его — эволюціонисты. Партія… да неужто трудно изобрѣсти будетъ для нея названіе?
Петръ Рыссъ
Возрожденіе, №1451, 23 мая 1929
Visits: 35