Если можно съ извѣстной степенью вѣроятности предвидѣть, куда поведутъ Россію ея послѣ-революціонные вожди, тѣ подлинные вожди, которые не пролетятъ, какъ метеоры, а наложатъ свой отпечатокъ на эпоху, то гораздо труднѣе высказать обоснованныя предположенія о формахъ ихъ дѣйствія, о томъ строеніи, какое они придадутъ государственности. Все же нѣкоторыя общія линіи могутъ быть намѣчены и по этому вопросу.

Что, прежде всего, доходитъ до насъ по этому вопросу съ родины? Нѣтъ, по-видимому, сомнѣній въ томъ, что тамь преодолѣно старое интеллигентское отношеніе къ власти, отношеніе принципіальной враждебности, ведущее къ восторженному пріятію всякой идеи, направленной на ея ослабленіе. Наоборотъ, тамъ явно растутъ настроенія, которыя не совсѣмъ точно называются «фашистскими». Изъ фашизма тамъ привлекаетъ одна опредѣленная сторона — проявляемая имъ сила въ осуществленіи національныхъ задачъ. Идея подлинно сильной власти, а не лже-сильной, какой является совѣтская, носится въ воздухѣ.

Но отъ власти хотятъ и другого. Въ каждомъ програмномъ заявленіи враговъ совѣтской власти, хотя и доходящемъ до насъ черезъ призму совѣтской цензуры, чувствуется не только протестъ противъ существа того, что власть дѣлаетъ, но и противъ того, что власть поступаетъ попреки волѣ управляемыхъ. Явно назрѣветъ требованіе, чтобы новая власть въ этомъ отношеніи была діаметральной противоположностью нынѣшней. И такое требованіе болѣе чѣмъ понятно: отъ каждой отдѣльной болевой точки современной соціальной ткани идетъ ходъ кь общему болевому центру, который можетъ быть обозначенъ терминомъ: «существованіе не считающейся съ желаніями націи власти».

Итакъ, сильной и единой съ общественнымъ мнѣніемъ власти хотятъ тамъ. И это требованіе вполнѣ обосновано исторически. Сильной русская власть принципіально была всегда, и періоды ея ослабленія немедленно давали себя знать печальными послѣдствіями. Борьба противъ силы власти, какъ таковой, была фатальной ошибкой русской общественности, такъ же, какъ сопротивленіе органическому сліянію съ общественнымъ мнѣніемъ было фатальной ошибкой исторической власти. Но, несмотря на сопротивленіе послѣдней въ этомъ послѣднемъ отношеніи, съ половины XIX вѣка были сдѣланы рѣшающіе шаги. Сначала въ неорганизованной формѣ, въ формѣ разныхъ совѣщаній съ представителями дворянства, земствъ и т. д., затѣмъ въ организованной формѣ, черезъ хотя и не вполнѣ удовлетворительное народное представительство, общественное мнѣніе получило возможность вліять на власть.

Можно выразить полную увѣренность, что только сильная и единая съ общественнымъ мнѣніемъ власть разрѣшитъ тѣ неимовѣрныя трудности, которыя будутъ стоять передъ страной.

Власть, которая захотѣла бы быть единой съ общественнымъ мнѣніемъ, но не сильной, будетъ захлестнута моремъ проблемъ. Власть, которая будетъ носить всѣ аттрибуты силы, кромѣ единства сь обществсннымъ мнѣніемъ, можетъ счастливо начать и въ началѣ быть всѣми радостно принятой. Но по тому или иному поводу начнется расхожденіе. При отсутствіи механизма, это расхожденіе преодолѣвающаго, оно станетъ трещиной, трещина обратится въ разрывъ и т. д., со всѣми слишкомъ хорошо намъ извѣстными послѣдствіями.

Лозунгъ «сильной и единой съ общественнымъ мнѣніемъ власти» заслуживаетъ нѣсколько болѣе подробнаго анализа. Ибо вокругъ входящихъ въ его составъ терминовъ нерѣдки нерѣдки недоразумѣнія.

Сильной властью мы называемъ такую, которая способна на быстрыя рѣшенія и на непреклонное проведеніе разъ принятаго рѣшенія въ жизнь. Само собой разумѣется, что сила власти зависитъ какъ отъ учрежденій, такъ и отъ людей. Даже очень сильная личность ничего не можетъ сдѣлать, если конституція начертана хитроумными затѣйниками, принявшими всѣ мѣры къ тому, чтобы не дать власти стать сильной. При такихъ условіяхъ власть можетъ стать сильной, только сломавъ формальныя конституціонныя рамки. Но и обратно: при вполнѣ подходящихъ къ развитію силы власти учрежденіяхъ, власть иногда буквально вываливается изъ слабыхъ рукъ держащихъ ее людей.

Все это общеизвѣстно. Гораздо менѣе извѣстны два дальнѣйшихъ условія силы власти. Они настолько малоизвѣстны, что постоянно упускаются изъ виду поклонниками сильной власти, къ изумленію которыхъ строимая ими власть зачастую оказывается совсѣмъ не сильной.

Чтобы быть сильной, власть должна ограничить свои задачи минимальнымъ числомъ сторонъ общественной жизни, предоставляя установленіе уклада въ остальныхъ свободной игрѣ индивидуальныхъ силъ. Это положеніе вытекаетъ изъ элементарныхъ психологическихъ соображеній. Объемъ нашего вниманія ограниченъ; ограничено и количество могущей быть израсходованной волевой энергіи. При распыленіи вниманія на большое количество предметовъ, а волевой энергіи — на большое количество цѣлей, ничто не оказывается достаточно осознаннымъ и ничто не бываетъ до конца сдѣланнымъ. Между тѣмъ, частичное неосуществленіе предначертаній власти гибельно отражается на ея престижѣ, на массовой готовности ей повиноваться, безъ которой даже величайшее волевое напряженіе властвующихъ остается безсильнымъ. Эта необходимость, по крайней мѣрѣ на первыхъ порахъ, ограничиться насущнѣйшими задачами косвенно подтверждаетъ правильность той вь основѣ либеральной программы, программы государственнаго невмѣшательства, которая для будущей Россіи можетъ быть выведена изъ совсѣмъ иныхъ соображеній.

Наконецъ, въ наше время власть, чтобы быть сильной, должна быть единой съ общественнымъ мнѣніемъ. Власть, которая идетъ противъ общественнаго мнѣнія, въ борьбѣ противъ него, какъ показываетъ опытъ, растрачиваетъ свои силы. При подлинной, органической связи съ общественнымъ мнѣніемъ, власть, наоборотъ, безпрерывно питается соками, идущими изъ самаго тѣла націи.

Такимъ образомъ, тотъ, кто требуетъ сильной власти, фактически требуетъ и единства ея съ общественнымъ мнѣніемъ. Моя формула оказывается какъ бы плеонастической. Но въ виду обычнаго игнорированія выдвигаемаго мною условія силы власти я предпочитаю идти на плеоназмъ и въ формулѣ будущей власти признакъ единства съ общественнымъ мнѣніемъ ставить рядомъ съ признакомъ силы.

Власть, желающая быть сильной черезъ единство съ общественнымъ мнѣніемъ, должна дать ему возможность организоваться и высказаться. Сильна не та власть, которая подавила печать и раздавила разныя общественныя организаціи, а та, которая, безжалостно пресѣкая всякіе призывы къ преступнымъ дѣйствіямъ, умѣетъ прислушиваться къ совѣтамъ и критикѣ, даже неблагожелательной. Но однимъ прислушиваніемъ къ разрозненнымъ частнымъ мнѣніямъ единства съ общественнымъ мнѣніемъ не создается. Это послѣднее нуждается во внѣшнихъ способахъ выраженія, изъ коихъ наиболѣе важнымъ являются выборы въ представительное собраніе.

Безъ представительнаго собранія или собраній будущая Россія не обойдется. Ихъ, естественно не будетъ въ первую минуту. Но чѣмъ скорѣе они будутъ возсозданы, хотя бы первоначально и въ несовершенныхъ формахъ, тѣмъ лучше.

Существуетъ, правда, мнѣніе, что Россія доведена большевиками до уровня, при которомъ народное представительство невозможно. Такое мнѣніе основывается преимущественно на доходящихъ до насъ свѣдѣніяхъ о дикихъ, антикультурныхъ поступкахъ комсомольцевъ и другихь питомцевъ антикультурной власти.

Я не раздѣляю этого культурнаго пессимизма. Я не имѣю возможности въ этомъ мѣстѣ доказать, почему я такъ думаю. Скажу только: если правы противники, то намъ вообще не стоитъ заниматься какими бы то ни было обращенными къ будущей Россіи вопросами. Примитивная власть вполнѣ адэкватна одичавшему населенію, которое никогда не подымется до того, чтобы эту власть сбросить. Наша эмигрантская роль, роль фермента броженія, становится при этихь условіяхъ нежизненной.

Но повторяю: я считаю ошибочнымъ исходный пунктъ разсужденія инакомыслящихъ. Я не сомнѣваюсь въ томъ, что переворотъ будетъ и будетъ вслѣдъ за нимъ новая Россія, которая безъ народнаго представительства не обойдется.

Формъ этого представительства, конечно, нельзя еще угадать. Могу только выразить увѣренность, что оно будетъ глубоко отличнымъ отъ цензового представительства 1907-17 гг. — хотя бы потому, что безвозвратно исчезла соціальная структура, дѣлавшая такое представительство возможнымъ. Можно, однако, выразить и надежду, что выборы будутъ происходить по системѣ, весьма далекой отъ той, «самой усовершенствованной», по которой происходили выборы въ учредительное собраніе, хотя бы потому, что, по моему убѣжденію, такъ организованные выборы при русскихъ пространствахъ и количествахъ неизбѣжно отдаютъ народное представиіельство въ руки «партійныхъ машинъ» и лишаютъ его характера выразителя общественнаго мнѣнія.

Тому, кто будетъ организовывать народное представительство, придется проявить творческое усиліе. Мнѣ лично представляется, что въ русскихъ условіяхъ свою задачу исполнитъ только народное представительство, которое будетъ покоиться на дѣловой работѣ самоуправляющихся союзовъ.

Идея такой структуры народнаго представительства не разъ возникала за русскую исторію. Она лежала въ основѣ «плана» Сперанскаго. Она намѣчалась къ осуществленію такъ наз. конституціоннымъ проектомъ императора Александра II. О ней поговаривали въ эпоху разработки положенія о Государственной Думѣ. Наличность такихъ идей даетъ моей мысли историческую почву.

Мнѣ, однако, уже приходилось говорить, что въ области политическихъ формь историческія показанія менѣе надежны, нежели въ примѣненіи къ жизненнымъ содержаніямъ Невозможенъ поэтому и объективный, основанный на изученіи тенденцій развитія прогнозъ, какъ по только что поставленному вопросу, такъ и по вопросу о томъ, будетъ ли въ Россіи республика или монархія.

Но не вытекаетъ ли какихъ нибудь указаній по этому вопросу изъ принципа «сильной и единой съ общественнымъ мнѣніемъ власти», принципа, который характеризуетъ скорѣе соціальную сущность власти, нежели ея политическую внѣшность, и потому можетъ быть подкрѣпленъ историческими соображеніями?

По этому вопросу нерѣдко выдвигаются неправильныя утвержденія. Предрѣшенцы монархическаго лагеря утвержаютъ, что только при монархіи власть можетъ быть сильной. Предрѣшенцы республиканскаго толка заявляютъ, что власть можетъ быть единой съ общественнымъ мнѣніемъ только при республикѣ. И тѣ и другіе сознательно или безсознательно закрываютъ глаза на истину.

Въ дѣйствительности, при каждой изъ этихъ формъ власть можетъ быть какъ сильной, такъ и слабой, какъ единой съ общественнымъ мнѣніемъ, такъ и расходящейся съ нимъ. При каждой изъ этихъ формъ комбинація необходимыхъ признаковъ — силы и единства съ общественнымъ мнѣніемъ — задача нелегкая. Лучше всего разрѣшается она въ тѣхъ типахъ государственнаго устройства, въ которыхь смѣшиваются принципы монархіи и республики: въ парламентарной монархіи, которая — «почти республика», такъ какъ правительственная власть принадлежитъ въ ней не монарху, а премьеру, и въ президентской республикѣ, которая — «почти монархія», такъ какъ въ ней правительственная власть, хотя и выборная, т е. республиканская по происхожденію, но по функціямъ своимъ — монархическая. Изъ этихъ двухъ формъ, я лично считаю болѣе вѣроятнымъ осуществленіе второй, но соображеніями, выдержанными въ томъ духѣ объективнаго прогноза, въ которомъ пишутся эти статьи, подкрѣпить этого своего утвержденія не могу.

Во избѣжаніе недоразумѣній подчеркиваю: ни парламентарная монархія, ни президентская республика, какъ таковыя, не гарантируютъ не только комбинаціи силы власти и ея единства съ общественнымъ мнѣніемъ, но даже того или другого изъ признаковъ въ отдѣльности. Но именно въ предѣлахъ этихъ формъ легче всего можетъ быть создана власть, обладающая нужными свойствами. Не исключено, конечно, что непредвидимое творческое усиліе приведетъ къ созданію новыхъ типовъ монархіи или республики, не укладывающихся подъ исторически сложившіеся шаблоны.

Но это творческое усиліе — дѣло еще не сегодняшняго, а завтрашняго дня. Для пропаганды переворота въ Россіи не нуженъ детальный планъ будущаго устроенія власти. Нуженъ только принципъ, при томъ принципъ не формальный, а относящійся къ существу дѣла. Можно поэтому пока ограничиться лозунгомъ «сильной и единой съ общественнымъ мнѣніемъ власти», несомнѣнно болѣе содержательнымъ, нежели абстрактные лозунги предрѣшенцевъ обоихъ толковъ.

Н. Тимашевъ
Возрожденіе, №1521, 1 августа 1929

Visits: 14