Фашисты о большевикахъ. — По дорогѣ въ Остію. — Маргарита Сарфатти. — Фашизмъ и искусство. — Министры на пескѣ. — Интервью въ купальныхъ костюмахъ. — «У фашизма и большевизма тѣ же враги». — Изъ «Великаго Инквизитора». — О различіи между фашистами

Въ Германіи, въ Англіи, во Франціи даже въ кругахъ, сочувствующихъ сближенію съ совѣтской Россіей, рѣдко услышишь, что большевицкій строй есть достиженіе, достойное вниманія и подражанія. Италія въ этомъ отношеніи также сказала «новое слово міру». Отношенія между Германіей и СССР можно назвать дружескими, но сердечными ихъ никакъ не назовешь. А именно сердечность сквозить и въ фашистскихъ статьяхъ, и въ фашистскихъ рѣчахъ о совѣтскомъ правительствѣ, и такъ расхваливается въ итальянской печати пятилѣтка, что прямо недоумѣваешь: почему же столь страстные поклонники коммунизма не вводятъ его въ своей же странѣ?

Сколько разъ, встрѣчаясь съ фашистами, я наблюдалъ одно и то же: узнавъ, что я русскій, мой собесѣдникъ выражалъ живѣйшій интересъ къ моей личности и къ моему мнѣнію, который сразу же смѣнялся разочарованіемъ, лишь выяснялось, что я не пріѣзжій изъ СССР. Болѣе того, въ сужденіяхъ фашистовъ о совѣтской власти чувствуется почти всегда извѣстная почтительность, иногда даже зависть, что вотъ, молъ, въ СССР кастовая власть еще крѣпче и полнѣе установлена, чѣмъ въ Италіи, что тамъ еще рѣшительнѣе расправились съ психологіей, порожденной французской революціей.

— Мы можемъ понять другъ друга, — безъ обиняковъ говорилъ мнѣ про большевиковъ одинъ изъ вліятельныхъ фашистовъ. И я слышалъ, что министръ корпорацій Боттаи, политикъ, созрѣвшій въ фашистской партіи, и потому вовсе чуждый «предразсудковъ временъ либерализма», разсказывалъ своимъ друзьямъ, какъ пріятно онъ проводилъ время съ пріѣхавшими въ Римъ совѣтскими представителями, какъ часами бесѣдовалъ онъ съ ними на темы политическія, философскія и литературныя, неизмѣнно находя общій языкъ. — Что за геніальные люди, — восклицалъ будто бы Боттаи, — что за размахъ, что за сила у нихъ въ строительствѣ; да, во многомъ слѣдуетъ намъ у нихъ поучиться…

Въ министерствѣ иностранныхъ дѣлъ на мои попытки повидать Муссолини мнѣ заявили:

— Въ настоящее время глава правительства ни за что не приметъ русскаго эмигранта.

***

По великолѣпной дорогѣ ѣдемъ мы въ Остію. Дорога эта — «аутострада», гордость Италіи, дорога только для автомобилей, проведенная волей Муссолини. Остія — пляжъ. До фашизма тамъ было лишь нѣсколько хижинъ, нынѣ это мѣсто, куда въ полчаса, по электрической желѣзной дорогѣ, ѣдетъ купаться чуть ли не весь Римъ.

Съ нами — итальянцы и среди нихъ Маргарита Сарфатти.

Маргариту Сарфатти знаетъ вся Италія. Она открыла Муссолини, увѣряютъ, открыла ему самого себя, въ годы, когда не было еще почти никому извѣстно его имя, много лѣтъ считалась его вдохновительницей, написала нашумѣвшую его біографію и нынѣ еще продолжаетъ имѣть на него вліяніе. Безъ преувеличенія можно назвать ее одной изъ виднѣйшихъ фигуръ фашистскаго режима. Увѣряютъ, что знаетъ она всегда о волѣ дуче, знаетъ лучше его непосредственныхъ помощниковъ, что дѣлается и задумывается въ партіи. Сь этой женщиной, ума несомнѣннаго и тонкаго, привлекательной до сихъ поръ, я познакомился у Н. В. и А. Н. Мясоѣдовыхъ, у которыхъ бываетъ весь Римъ и которые, какъ и всѣ русскіе въ Италіи, видавшіе приближеніе большевизма, благословляютъ фашистскій режимъ. Въ римскомъ обществѣ, какъ и въ годы, когда хозяинъ дома былъ первымъ секретаремъ нашего посольства, они и теперь представляютъ Россію, въ свѣтскомъ отношеніи, и это кажется чуть ли не единственный примѣръ — Мясоѣдовы фактически остались въ дипломатическомъ корпусѣ.

Помню, хозяйка дома и я говорили съ Маргаритой Сарфатти о большевизмѣ и тогда же мнѣ показалось, что никакого негодованія не вызываетъ въ ней совѣтскій режимъ…

Подъѣзжаемъ къ Остіи. Маргарита Сарфатти указываетъ, чѣмъ слѣдуетъ мнѣ восхищаться. Я искренно восхищаюсь и великолѣпной дорогой, на которой легко могутъ разъѣхаться шесть автомобилей, и свѣтлыми прямолинейными зданіями, возникшими здѣсь изъ небытія, но чувствую — было бы неумѣстно замѣчаніе, что обыкновенныя дороги Италіи несравненно хуже французскихъ дорогъ, хоть и нѣть во Франціи ни одной еще «аутострады».

Отъ дороги разговоръ переходитъ на искусство. Маргарита Сарфатти руководитъ художественнымъ журналомъ, считается знатокомъ живописи.

— Вы уже видѣли «Квадріенала», — спрашиваетъ она.

Отвѣчаю, что не былъ на этой выставкѣ, потому что въ Римѣ искусство Возрожденія интересуетъ меня больше чѣмъ современное, къ тому же живу я въ Парижѣ, а вѣдь сейчасъ, въ сущности, есть только одна настоящая школа — французская.

Сколь неосторожныя слова! Маргарита Сарфатти подхватываетъ ихъ и съ жаромъ начинаетъ доказывать наличіе современной итальянской школы, хоромъ поддерживаютъ ее всѣ наши спутники-итальянцы.

Говорю безъ улыбки:

— То, что вы разсказываете, чрезвычайно меня интересуетъ, я какъ разъ собираю матеріалъ для статьи о фашизмѣ и искусствѣ.

Конечно, такого нелѣпаго заявленія не простили бы итальянцу. Но вѣдь иностранцы такъ наивны… Оживленіе на мгновеніе падаетъ.

— О, да! Это чрезвычайно интересная тема, — неопредѣленно заявляетъ Маргарита Сарфатти, — но надо хорошенько ее продумать.

Не настаиваю, потому что, дѣйствительно, какъ-то неловко говорить о новомъ фашистскомъ искусствѣ, хоть и проводятся новыя улицы и возстанавливается древній Римъ, какъ неловко говорить и о новой итальянской литературѣ, о новой итальянской наукѣ, хотя и учреждена Муссолини итальянская академія, засѣдающая въ виллѣ Фарнезина, подъ фресками Рафаэля. Да и Маргарита Сарфатти слишкомъ вѣдь умная женщина, чтобы рекомендовать иностранцу писанія — по «соціальному заказу» — новаго фашистскаго поколѣнія.

***

Остія — пляжъ для всѣхъ классовъ и состояній. Таково и его заданіе. А такъ какъ воспрещена въ Италіи игра, то врядъ ли станетъ Остія пляжемъ для иностранцевъ. Но есть тамъ нѣсколько мѣстъ, гдѣ встрѣчаются верхи итальянской столицы: въ нѣкоторые часы на пескѣ и въ волнахъ можно видѣть чуть ли не всѣхъ фашистскихъ вождей.

Вокругъ Маргариты Сарфатти — настоящій дворъ. Фашисты говорятъ съ ней съ особой почтительностью, какъ-то вкрадчиво и ласково, всегда стараясь подчеркнуть свою преданность. Дѣло здѣсь не только въ заискиваніи, — вѣдь Маргарита Сарфатти открыла Муссолини…

Стройные молодые люди, молодыя женщины на пескѣ. Странно какъ-то думать, что вотъ этотъ высокій и тонкій, мускулистый и совсѣмъ еще юный, что присѣдаетъ и подымается, широко протянувъ загорѣлыя руки, передъ тѣмъ, какъ броситься въ воду — его превосходительство Риччи, помощникъ статсъ-секретаря, вѣдающій воспитаніемъ дѣтей и юношей, а вотъ тотъ, такой же юный, съ рѣзкими чертами лица и взглядомъ волевымъ и проницательнымъ, что зарылся наполовину въ песокъ, — его превосходительство Боттаи, министръ корпорацій, членъ Верховнаго Фашистскаго Совѣта, одна изъ надеждъ режима.

Маргарита Сарфатти говоритъ со мной о фашизмѣ и чувствуется — можно задавать ей самые опасные вопросы. Интервью въ купальныхъ костюмахъ, на пескѣ, на фонѣ голубого неба…

Спрашиваю о томъ, что казалось должно быть ясно каждому фашисту:

— Какова конечная цѣль фашистской диктатуры?

— Конечная цѣль… Одна изъ цѣлей — корпоративное государство.

— Но конечная, идеальная цѣль? Въ чемъ новое слово?

Маргарита Сарфатти отвѣчаетъ неопредѣленно (всѣ фашисты отвѣчаютъ неопредѣленно на этотъ вопросъ), и сводятся ея отвѣты къ тому, что фашизмъ создаетъ новую форму правленія, создаетъ новую правящую элиту.

— Но вѣдь это не цѣль, а средство. Средство для чего?

Снова отвѣтъ о корпоративномъ государствѣ, о сотрудничествѣ классовъ, о сильной націи, о томъ, что каждый итальянецъ долженъ сознавать себя частицей великаго цѣлаго — Италіи.

Перевожу разговоръ на стѣсненіе личности въ фашистскомъ государствѣ.

Въ словахъ Маргариты Сарфатти и ясность, и увѣренность.

— Да, мы ограничиваемъ личность, да, мы сокращаемъ индивидуализмъ. Мы взяли на себя бремя правленія. Мы воспитываемъ Италію и мы отвѣчаемъ за нее передъ исторіей, потому что ведемъ ее впередъ. Пусть каждый занимается своимъ дѣломъ, своей профессіей, своимъ ремесломъ. Но политику, но свободу выбора мы оставили себѣ и мы сдѣлали милліоны счастливыхъ, которые передали намъ эту свободу.

Или знаетъ она слова Достоевскаго, слова Великаго Инквизитора: «Сами же они принесли намъ свободу свою и покорно положили ее къ ногамъ нашимъ. Но это сдѣлали мы… Нѣтъ ничего обольстительнѣе для человѣка, какъ свобода его совѣсти, но нѣтъ ничего мучительнѣе…»? Маргарита Сарфатти пріоткрыла завѣсу надъ сущностью итальянскаго опыта: часто благодаря женщинѣ полнѣе и глубже проникаешь въ внутренній смыслъ вещей.

Задаю коренной вопросъ:

— Фашисты указываютъ, что прежняя Италія страдала отъ чрезмѣрнаго индивидуализма. Въ томъ ли именно значеніе фашизма, что онъ ввелъ Италію въ извѣстныя рамки?

— Нѣтъ, значеніе его всемірно историческое, — отвѣчаетъ Маргарита Сарфатти, — и это даетъ намъ интеллектуальное главенство надъ другими народами.

— Буду съ вами совсѣмъ откровененъ, — продолжаю я, — мнѣ показать, что многіе фашисты чувствуютъ извѣстную симпатію, такъ сказать, сентиментальнаго характера, къ нашимъ большевикамь. Такъ-ли это?

Отвѣтъ снова ясный и опредѣленный, особенно цѣнный, потому что женственно откровенный:

— Вы правы, и этого нечего скрывать. Да и можетъ ли быть иначе? Фашизмъ и большевизмъ оба вышли изъ соціализма, оба установили диктатуру одной партіи, оба возстали противъ старыхъ принциповъ, принциповъ французской революціи и побѣдили ихъ, оба несутъ міру новое слово и у обоихъ тотъ же врагъ — крупный капитализмъ.

— Да, но вѣдь большевики объявили войну классовъ, а вы проводите ихъ сотрудничество, вы стремитесь къ величію Италіи, къ укрѣпленію націи, тамъ націю отрицаютъ и не о Россіи думаютъ, а о пролетаріатѣ.

— Все это не уничтожаетъ коренной общности, — отвѣчаетъ Маргарита Сарфатти.

Тутъ эта женщина, умная и образованная, начинаетъ говорить вещи до того странныя, что чувствуешь: всякій споръ безполезенъ. Большевики, — увѣрена она, — осуществляютъ подлинный «идеалъ святой Россіи», готовятъ ея величіе и въ душѣ, несомнѣнно, націоналисты.

Слова эти меня не удивляютъ. Фашисты имѣютъ о Россіи самое, быть можетъ, нелѣпое въ Европѣ представленіе, причемъ, какъ о нынѣшней, такъ и о прежней, о которой они судятъ такъ, какъ учили ихъ наши до-революціонные эмигранты.

Помню, какъ тотъ же членъ Верховнаго Фашистскаго Совѣта, что такъ интересовался совѣтскими порядками, заявилъ мнѣ:

— Въ царской Россіи правили одни бояре. Пришелъ, наконецъ, къ власти мужикъ, Столыпинъ, вотъ его и убили…

И напрасно старался я доказать этому фашистскому вождю, что Столыпина онъ, вѣроятно, спуталъ съ Распутинымъ…

Проходитъ мимо насъ полный пожилой господинъ въ пижамѣ. Маргарита Сарфатти знакомитъ меня съ нимъ, это — его превосходительство Бальбино Джуліано, министръ народнаго просвѣщенія. Потому, какъ онъ воспринимаетъ нашъ разговоръ о большевикахъ, мнѣ кажется, онъ думаетъ о нихъ нѣсколько иначе, чѣмъ Маргарита Сарфатти. Кто же изъ нихъ выражаетъ подлинное лицо фашизма? Вѣдь другой видный фашистъ, директоръ «Джіорнале д-Италія» Гайда прямо говорилъ мнѣ, что всѣ увѣренія, будто фашисты чувствуютъ влеченіе къ большевикамъ, ни на чемъ не основаны, и что онъ, напримѣръ, считаетъ большевиковъ самыми опасными врагами культуры…

***

Бывшій политическій дѣятель изъ либераловъ, бесѣду съ которымъ я приводилъ въ предыдущемъ очеркѣ, такъ объясняетъ это противорѣчіе:

— Маргарита Сарфатти потому такъ судитъ о большевикахъ, что вышла изъ соціализма. Всѣ фашисты, которые были соціалистами, т. е. ядро партіи, думаютъ, какъ она. Бальбино Джуліано и Гайда лишь примкнули къ фашизму, такъ какъ видѣли въ немъ государственную необходимость. Это огромное различіе и оно во всемъ, а не только во взглядахъ на русскую революцію. Прослѣдите это различіе: оно дастъ вамъ ключъ къ пониманію психологіи партіи, а когда вы познаете ее, вглядитесь въ молодое фашистское поколѣніе. Если поймете его, станетъ вамъ ясна и цѣль фашизма, и его достиженія и даже, быть можетъ, его будущее.

(Продолженіе слѣдуетъ.)

Левъ Любимовъ.
Возрожденіе, № 2276, 26 августа 1931.

Visits: 19