Московскіе правители въ тревогѣ. Несчастный червонецъ каждый день стоитъ передъ угрозой ужасающаго паденія, будто безпомощное дитя изъ пріюта имени Крупской.
Оппозиція, въ противовѣсъ червонцу, наоборотъ, — поднимается, крѣпнетъ.
Напоминаетъ ненавистный швейцарскій франкъ.
Фабричныя трубы то здѣсь, то тамъ грустно перестаютъ дымить, какъ промотавшіеся курильщики, у которыхъ есть шикарные длинные мундштуки, но нѣтъ самыхъ коротенькихъ окурковъ — бычковъ.
И только частные дома въ Петербургѣ спасаютъ положеніе промышленности передъ пріѣзжающими делегатами: пылаютъ какъ доменныя печи, клубятся.
А иностранцы не даютъ денегъ. При переговорахъ идутъ на всѣ уступки. Признаютъ черное бѣлымъ, бѣлое чернымъ, Даже красное — золотымъ. Но смѣшать шиллингъ съ червонцемъ или червонецъ съ франкомъ — аттанде-съ. Какъ выражаются на изысканномъ французскомъ языкѣ дипломаты изъ «Парижскаго Вѣстника», у французовъ и у англичанъ одинаково:
«Ларжанъ эмъ ле контъ». Денежки счетъ любятъ. «Э ла шозъ авекъ ла фэнъ». И дѣло съ концомъ.
Чтобы какъ-нибудь выйти изъ затрудненія, Совѣты придумали въ послѣднее время пустить въ оборотъ единственную находящуюся въ ихъ рукахъ и единственно принадлежащую имъ по праву валюту — трупъ Ленина. Чтобы ликвидировать оппозицію и увеличить всеобщее довѣріе къ совѣтскому строю, спѣшно распорядились отлить нѣсколько статуй великаго учителя и въ первую очередь вставить ихъ въ наиболѣе неблагонадежныхъ мѣстахъ. Напримѣръ:
У Финляндскаго вокзала, съ котораго граждане стараются улизнуть въ Финляндію.
Въ Дарьяльскомъ ущельѣ, черезъ которое граждане бѣгутъ мимо скалы «Пронеси Господи» на югъ къ турецкой границѣ.
Во Владивостокѣ, откуда изъ Совѣтской Россіи въ Японію, несмотря на тайфуны, рукой подать.
И затѣмъ проектируется колоссальный монументъ въ самой Москвѣ, на Воробьевыхъ горахъ. Будетъ построенъ огромный амфитеатръ вродѣ Колизея. А на аренѣ гигантскій, величественный Ленинъ. Не то въ качествѣ гладіатора. Не то въ качествѣ тигра, разрывающаго первыхъ христіанъ.
Спору нѣтъ — памятники дѣло хорошее. Въ особенности для совѣтскихъ героевъ, которыхъ населеніе старается скорѣе забыть. Но какъ все-таки подобными памятниками поднять червонецъ? Понять это не легко, не будучи «смѣновѣховцемъ» или «попутчикомъ».
Конечно, статуи, кромѣ элемента посѣщенія, должны, по совѣтскому замыслу, имѣть по отношенію къ населенію и элементъ устрашенія. «А ну-ка, побѣги у меня!» — будетъ грозно предупреждать прохожаго Ленинъ на Финляндскомъ вокзалѣ. «Везите продукты на базаръ, черти проклятые», — напомнитъ Ильичъ проѣзжающимъ крестьянамъ на Воробьевыхъ горахъ. «Хотите возстать еще разъ»? — ехидно спроситъ онъ грузина въ Дарьяльскомъ ущельи.
Но, по-моему, время устрашенія, какъ и время восторговъ, уже безвозвратно прошло. Совѣтскіе памятники потеряли оба своихъ первоначальныхъ смысла. Вмѣсто преклоненія и послушанія лицезрѣніе ихъ вызываетъ теперь только одно: чувство осторожности, какъ при предупрежденіи о грозящей опасности.
Что? Ленина поставили? Бѣжать пора!
Опять Ильичъ? Поворачивай, братцы, оглобли въ деревню!
И едва ли при такихъ обстоятельствахъ совѣтскій червонецъ удастся спасти. Даже гальванизировать трупъ Ленина, чтобы онъ зашевелилъ рукой или ногой, и то невозможно. А трупомъ Ленина гальванизировать червонецъ… Это глупо. Даже для Джугашвили.
Впрочемъ, оставимъ въ покоѣ совѣтскій червонецъ какъ дѣло совсѣмъ безнадежное. Разсмотримъ совѣтскіе памятники независимо отъ того впечатлѣнія, которое они производятъ на населеніе Россіи.
Вѣдь вотъ, какъ ни уважаетъ коммунистическая партія коллективизмъ и какъ ни пренебрегаетъ отдѣльною личностью во имя общаго блага, а памятники своимъ героямъ ставить до чертиковъ любитъ. Какъ только обнаружится гдѣ-либо свободное мѣстечко — домъ ли разрушится отъ гнилости царскаго режима, или скверъ на электрификацію вырубленъ — сейчасъ же отливается изъ гипса бородатая голова Маркса, разбойничій черепъ Воровского. И водружается пьедесталъ:
Да вѣдаютъ потомки православныхъ, кто истинные патріархи Святой Руси.
Чтобы случайно къ этимъ памятникамъ не заросла народная тропа и чтобы героевъ помянулъ соотвѣтственнымъ словомъ, проходя мимо, всякъ сущій языкъ, пьедесталы ставятся не въ сторонкѣ, а обязательно на проѣзжихъ мѣстахъ. И заливаются для борьбы съ травой асфальтомъ.
Но многочисленность этихъ памятниковъ, уже существующихъ, а также предполагающихся, естественно наводитъ на жуткую мысль: а что дѣлать съ ними, когда въ Россіи возстановится законная власть?
Конечно, уничтожать все безъ разбора нельзя. Во-первыхъ, нѣкоторые, навѣрно, недурно исполнены. Во-вторыхъ, уничтоженіе вызоветъ бурю принципіальныхъ протестовъ въ Россійскомъ Парламентѣ. «Извѣстно ли правительству, — внесетъ А. Ф. Керенскій запросъ, — что на Финляндскомъ вокзалѣ по приказу градоначальника въ статуѣ товарища Ленина саперы углубляютъ правую ноздрю, чтобы вложить въ нее пироксилинъ»?
Въ-третьихъ, съ уничтоженіемъ памятниковъ большевицкаго владычества исказится и представленіе о русской исторіи. Разъ народъ терпѣлъ коммунистовъ десять лѣтъ, а быть можетъ и больше, пусть потомки помнятъ, кому отцы покорялись. Для развитія чувства національной стыдливости такія напоминанія — незамѣнимая вещь.
Но если большевики созданіемъ своихъ монументовъ расширили пониманіе значенія памятниковъ, введя въ нихъ элементъ устрашенія и предупрежденія, то мы, въ свою очередь, можемъ еще дальше развить это понятіе.
Не будемъ разрушать, чтобы Керенскій не протестовалъ. Не будемъ срывать, чтобы г-жа Кускова не обвинила въ вандализмѣ. Окружимъ бережно сплошной желѣзной оградой, совершимъ кое-какія передѣлки внутри, какъ это устроено на парижскихъ бульварахъ. Сдадимъ ограду въ аренду фирмѣ объявленій, чтобы было доходнѣе. И предоставимъ въ пользованіе гражданамъ.
Пусть каждый изъ бывшихъ совподданныхъ, торопливо входя внутрь и укрываясь отъ публики объявленіями «Пейте вино Дюбоннэ», «Мойте дѣтей мыломъ Кадумъ,» — вспомнитъ, оставшись наединѣ съ монолитомъ Урицкаго, что онъ сдѣлалъ лично для спасенія Россіи въ теченіе послѣднихъ десяти лѣтъ…
И пусть, выходя на улицу, стыдливо опуститъ глаза, боясь встрѣтить знакомыхъ.
А. Ренниковъ
Возрожденіе, №263, 20 февраля 1926
Visits: 26