Жутко смотрѣть, какъ легко россійскіе коммунисты отрекаются отъ своихъ заблужденій.
Изложилъ товарищъ въ печати личные взгляды. Получилъ нахлобучку за уклонъ отъ генеральной линіи партіи. И черезъ день-два привычной рукой строчитъ въ газетѣ письмо:
— Какъ могъ я впасть въ такую позорную ошибку?
— Куда я, идіотъ, смотрѣлъ?
Покаянныя цыдульки пишутся сейчасъ въ Москвѣ такъ же непринужденно и просто, какъ любовныя письма: «Дорогая Шурочка, вы мнѣ очень нравитесь, приходите на Ваганьковское кладбище, я вамъ буду вѣренъ до самой могилы, надъ которой мы проведемъ вечерокъ».
Встанетъ утромъ этакій убѣжденный идеологъ, напьется чаю, сядетъ за работу… А по телефону звонокъ.
— Алло! Кто говорить? Кагановичъ? Здравствуйте, товарищъ. Очень радъ. А въ чемъ дѣло? Вотъ какъ! Опять неправильно? Хорошо. Отрекусь. А что написать? Крупное заблужденіе? Легкое? Какъ вы сказали? Чудовищное? Подождите минутку, возьму стило. Ну, говорите. Преступное извращеніе? Такъ. Нелѣпая постановка вопроса? Отлично. Легкомысліе? Есть. Невѣжество. Все? Сегодня же отправлю въ газету. А, кстати, гдѣ завтракаете? Въ Метрополѣ? Можетъ быть, вмѣстѣ поѣдемъ?
Намъ, эмигрантамъ, воспитаннымъ на старыхъ буржуазныхъ началахъ, все это казалось бы шаржемъ, если бы сами совѣтскія газеты ежедневно не печатали покаянныхъ писемъ въ редакцію. Вслѣдъ за китами, вродѣ Ярославскаго, Радека, Преображенскаго, на путь офиціальныхъ раскаяній вступила даже мелкая вобла. Каждый день сейчасъ каются: составители учебниковъ. Репортеры. Инструкторы. Бригадники. Зеленые комсомольцы. Впечатлѣніе такое, будто у редакцій газетъ стоятъ цѣлые хвосты жизнерадостныхъ, бодрыхъ людей. И съ вожделѣніемъ ждутъ очереди:
— Разрѣшите покаяться!
Коммунистическіе вожди, разумѣется, создали въ своихъ подчиненныхъ подобную психологію не сразу.
Цѣлыхъ четырнадцать лѣтъ воспитывали кадры, пока воспитали.
Сначала отреченіе отъ Бога.
Затѣмъ — отъ родителей.
Потомъ — отъ исторіи.
И, наконецъ, какъ высшее завершеніе, — отъ собственнаго процесса мышленія.
Натасканный на всѣхъ послѣдовательныхъ отреченіяхъ коммунистъ въ настоящее время твердо придерживается только того, что ему пришло въ голову сегодня, а не того, что онъ обдумалъ вчера.
Его мысль все время находится въ гегелевскомъ становленіи. Въ непрестанномъ діалектическомъ процессѣ — отъ полюса ударно-строительскаго до полюса судебно-вредительскаго.
Опираться на такихъ помощниковъ въ созданіи новой жизни — одно удовольствіе. Бога нѣтъ. Родителей нѣтъ. Исторіи нѣтъ. Нѣть даже собственныхъ мыслей. Нажмешь кнопку — готово. Пошлешь директиву — директива цѣликомъ заполнила мозгъ.
И конечно, все это было бы въ высшей степени чудно, если бы только не одна мысль, которая почему-то неотвязно приходить на умъ:
— А что произойдетъ, когда настанетъ рѣшительный часъ?
Утромъ, до переворота, всѣ отрекальщики будутъ какъ одинъ. Молодецъ къ молодцу. Надежной опорой. Защитой.
А къ вечеру вдругъ измѣнится обстановка. Неожиданно. Катастрофически.
И на слѣдующій же день въ газеты посыпятся тысячи писемъ. Въ привычной формѣ. Написанныя привычной рукой.
И въ тѣхъ же привычныхъ словахъ:
— Какъ могъ я служить подлецу Сталину?
— Куда я, идіотъ, смотрѣлъ?
Андрей Ренниковъ.
Возрожденіе, № 2440, 6 февраля 1932.
Visits: 17