Странная вещь. Какъ ни трудно намъ жить, какъ ни старается судьба сбить съ головы бѣженца послѣднюю шляпу, сорвать съ ногъ единственныя ботинки, но противъ буржуазности нашей природы, очевидно, безсиленъ самъ рокъ. То пристанетъ къ намъ какой-то кофейникъ, то неожиданно появится въ хозяйствѣ чайникъ. А за ними, глядишь, постепенно пробираются въ комнату примусъ, спиртовка, вазочка для цвѣтовъ, неизвѣстно откуда взявшійся слоникъ, подкова на счастье.. И вещи, выигранныя на бѣженскихъ благотворительныхъ лоттереяхъ: дѣтская вязанная шапочка, подушка для иголокъ, акварель г-жи Дудукиной въ золотой рамѣ подъ стекломъ.

Кажется, англійская пословица (при чемъ тутъ національность?), говоритъ, что великій человѣкъ только при переѣздѣ узнаетъ, какъ онъ богатъ. Въ самомъ дѣлѣ, мы никакъ не ожидали съ Иваномъ Александровичемъ, что у насъ будетъ съ собой столько поклажи. Не ожидалъ, очевидно, этого и кондукторъ когда два носильщика стали по очереди вваливать въ вагонъ одну корзину за другой, одинъ чемоданъ за другимъ.

— Это что, экскурсія? — строго спрашиваетъ онъ, уставившись подозрительнымъ взглядомъ на пальто Ивана Александровича, изъ подъ мышекъ котораго ослѣпительно сверкаетъ недавно вычищенный мѣдный самоваръ, наша краса и гордость.

— Да, археологическая, — обрадовавшись идеѣ кондуктора, соглашаюсь я.

— А гдѣ остальные?

— Билеты берутъ.

Въ сущности, конечно, мы могли бы изъ всего взятаго съ собой половину бросить въ Бѣлградѣ. Напримѣръ, на что мнѣ металлическая коробка отъ монпасье? Или смычекъ отъ скрипки, украденной большевиками.

Но на коробкѣ до сихъ поръ еще видны потускнѣвшія слова «Блигкенъ и Робинсонъ». Когда-то, давно, тамъ покупалъ къ елкѣ монпасье, чтобы разсыпать ихъ въ цвѣтныя бонбоньерки… Невскій былъ залитъ огнями… Предпраздничная толпа, мельканіе фыркающихъ саней, у «Европейской гостиницы» синяя сѣтка… «Ваше сіятельство, пожалуйте»…

Развѣ можно бросить такую коробку? Или смычекъ, который велъ вторую скрипку въ квартетахъ Бетховена?

— А на голову мнѣ не упадетъ? — тревожно озирается сидящая на скамьѣ старая сербка.

— Не безпокойтесь, господжо… Это все мягкое. Тюфячекъ, подушки, ночныя туфли…

— А куда вы ѣдете? Въ Великій Бечкерекъ?

— Въ Парижъ, мадамъ. У Паризъ!

***

Вотъ теперь только, глядя въ окно и видя уходящія, быть можетъ, навсегда, для меня знакомыя сербскія станціи, я чувствую, что родство со славянами не звукъ пустой. Сознаюсь: ворчалъ на сербовъ за пять лѣтъ не мало. Электричество потухнетъ — «охъ, эти Балканы»… Водопроводъ не дѣйствуетъ — «Азія»… И они, должно быть, тоже честили меня, какъ могли. «Упропастиль свою Руссію»… «Пусть путуетъ обратно»… «Надоѣлъ этотъ избѣглица»…

А сейчасъ — разстаюсь, и грустно, грустно… Все же свои. Настоящіе свои! Какъ изъ большой семьи, гдѣ нѣтъ уже ни мамы, ни папы, и гдѣ продолжаютъ другъ друга крѣпко любить, иногда переругиваясь, иногда даже дѣлая взаимно мелкія гадости.

Я, напримѣръ, могу самъ бранить сербовъ сколько угодно. Но французу, итальянцу или нѣмцу ни за что не позволю. Да и сербъ тоже такъ. Будетъ уменьшать русскому жалованіе, набавлять цѣну на комнату. А какъ затронутъ честь «майки Руссіи», или достоинство русскихъ братушекь, въ драку полѣзетъ. Вѣдь сорокъ тысячъ бѣженцевъ пріютила у себя Юго-Славія; пріютила не такъ, какъ многіе другіе: — «чортъ съ тобой, живи и аккуратно плати». Десять тысячъ человѣкъ принято на государственную службу. Чиновниками, инженерами, офицерами, врачами. Инвалидамъ оказывается помощь. Дѣти учатся на казенный счетъ. Престарелые получаютъ пособіе… А если многіе сосѣди по квартирамъ — сербы и русскіе — провинціально надоѣли другъ другу, то развѣ большая бѣда? Безъ сомнѣнія, лишь только пробьетъ часъ, и русскіе двинутся общей массой къ себѣ на востокъ, никто не будетъ на земномъ шарѣ такъ трогательно и нѣжно прощаться, какъ сербы съ русскими, или русскіе съ сербами. Цвѣты, платки, поцѣлуи… Слезы на глазахъ. И взаимные сердечные возгласы на перронѣ:

— Не забывайте, пишите!

Будь я сейчасъ въ предѣлахъ Юго-Славіи, я никогда не написалъ бы такихъ теплыхъ строкъ. Расхваливать хозяевъ, сидя у нихъ же въ гостяхъ, едва ли прилично. Но поѣздъ уже подошелъ къ самой границѣ. Никто не заподозритъ меня въ грубой лести. И послѣдняго сербскаго чиновника я встрѣчаю въ вагонѣ особенно нѣжно.

— Шта имате да явити? — смущенно краснѣя, спрашиваетъ онъ, стоя въ дверяхъ купэ третьяго класса и нерѣшительно показывая глазами на нашш корзины.

— Ништа, господине… Само домашни ствари. Позвольте… Ба!

— Это вы? — изумленно всматривается въ меня чиновникъ.

— Полковникъ Бочаровъ! Неужели?

— Онъ самый… Не узнали въ формѣ? Куда ѣдете? Далеко? Вотъ пріятная встрѣча!..

Андрей Ренниковъ.
Возрожденіе, № 243, 31 января 1926.

Visits: 17